А там уж из челенков плоты вяжут, а из плотов возы составляют…
Так, пока обед разнесешь, весь рейд обойдешь, все посмотришь.
К деду, конечно, к первому: щец с мясом горяченьких, каши с маслом тепленькой, огурчиков холодненьких…
Дед ест и похваливает.
Чтоб еда, которую из дома несем, не остыла, мы, ребята, способ изобрели: бегать поперек реки. Не по воде, конечно, а по бревнам… От самых наших домов до того берега у нас воды нет — река бревнами заполнена. Бревно к бревну. Бежать надо по ним босиком и во весь дух. Запнешься — к смоле пяткой прилепишься, задержишься — бревно покачнется, остановишься оно повернется. И ты под ним — и станет меньше одним…
У нас запрещено это. Ну, да ведь я не один. Все ребята так. Вперегонки бегаем…
Притихшие ученики воображают, как бегут взапуски ребятишки по колышущимся бревнам через широкую, глубокую реку, и удивительная, заманчивая картина встает перед глазами, заслоняя черную классную доску, раздвигая белые стены, раскрывая школьные окна в далекий, широкий мир…
— Ну, бывает и неустойка. Сгрудятся иной раз бревна, и вот в воротах пыж! Затычка. Всему делу затор. Передние бревна ход запирают, а задние на них налегают. Иные лезут вниз, другие вверх. Растет пыж, как дом… как гора, как темная туча…
Пыжится пыж! Слабые осины крошит. Березы в дуги гнет. Сосны в щепы щеплет. Елки, как стрелы из лука, летят. Дубами, как из пушек, палит… Такой гром пойдет… Весь рейд всколыхнется. Механикам, сортировщикам, сплотчикам — всем тревожно. Диспетчеры друг другу по телефонам звонят: «Как там Кряж на пыже?»
И, когда дедушка с пыжом справится, всем народом вздохнут: «Сдюжил наш старый Кряж!»
Дедушке уже семьдесят лет, а сильней его пока в нашем Керчеве никакого человека нет… Сильней его только машина…
И ничего, все обойдется. Идем вечером домой, а дедушка впереди. Он первый работу на рейде начинает, первый и кончает… Он берегом идет и видит, как буксир из его бревен последний воз везет… И ему это любо… Как запоет старинную песню:
Ой ты Кама, Камушка,
Ты родная наша мамушка,
До чего же ты богатая река!
Что в цветах ковры персидские,
Заливны твои луга,
Что каменья самоцветные,
Блещут ночью берега!
Услышав в третьем классе песню, в дверь заглянул директор школы. И увидел: стоит за партой Макеев и поет, а все слушают. И учительница за столом подперла щеку рукой…
— Это что такое? Разве урок пения?
— Тсс! — шепчет она. — Не мешайте, одну минуточку!
И тут раздается звонок на большую перемену.
— Макеев! Макеев! Макеич! Миша! — обступили, затормошили новичка ребята. — А что дальше? Что с дедом? Где он? Почему ты в Москве?
— Это долго рассказывать…
— Ну расскажи, расскажи!
— Деда на Каме нет. Он бы и сейчас там работал и меня бы здесь не было, если бы не поднялась буря. У нас волны обыкновенно нагоняет ветер низовой, а тут поднялся верховой… И как погнал стаи бревен на ворота, как погнал, так сразу и образовался пыж… Да такой, что старики не видывали… Не затычка, не дом, а целая колокольня, и бурей ее качает!
Над рейдом подняли сигналы бедствия… По радио всем велят убираться прочь!
Дед как крикнет на своих ребят:
«Орлы, уматывай!»
Так они уперлись баграми и в два счета из-под пыжа повыскакивали… А дед, оставшись один, погрозил еще им кулаком, чтобы обратно не лезли, а сам пригнулся и ударил багром под самое основание пыжа… Там всему затору основа — здоровенное сучковатое бревно поперек ворот застряло. Вода из-под него вверх фонтаном бьет, ревет, а вытолкнуть не может… Вот Кряж вонзил багор ему в бок. Вскочил на него, всем телом на конец багра навалился и давай раскачивать… И давай раскачивать!
Бревно ка-ак повернется! Затор ка-ак рухнет! Гора из бревен ка-ак грохнется!.. Прямо на то место, где была бригада… Не прогони дед багорщиков — не было бы у нас лучших футболистов.
Один дедушка под пыж попал.
Как рухнул затор — грохот, водяная пыль столбами. Радуга над рекой. Люди так и застыли: «Пропал Кряж под пыжом…» А он не пропал. Не такой дедушка, чтобы пропасть. Он все рассчитал, когда на багор навалился. Большущее бревно под ним перевернулось, дед под него попал и тем спасся. Остальные бревна, когда рушились, по нему и застучали!
А дедушку не задели, это его помяло, когда он в потоке закружился… Вот тут повредило ему спину да и ребра. За ним из Москвы самолет прислали. В лучшей клинике теперь лежит. Весь в гипсе, как памятник. Его все доктора знают и зовут Кряж Уральский.
— А поправится он?
— А как же! На то у нас медицина.
— Миша, а ты дедушку навещаешь?
— А как же! Меня для того и вызвали. У деда на поправку дела пошли, а с аппетитом не получилось. Не может здешнего обеда есть, и все! Чего только не дают, а он — ни в какую! Привык, что я ему всегда домашний обед носил, и ему из моих рук все вкусней кажется. Доктора по-ученому говорят, что это у него рефлекс, надо устранить торможение. Доложили нашему министру. Меня в самолет — и сюда прямо по воздуху. Теперь я каждый день сам лично обед приношу. Дед кушает, похваливает да на меня посматривает. Вот почему я к вам и попал посередине года. И деда уважаю, и школу не пропускаю. Понятно?
Теперь всем понятно.