О смелых и умелых - [22]

— Рад стараться, товарищ полковник!

Ещё раз оглядел его старый боец. С головы до ног. Хорош орлик, только слишком уж самонадеян. Если зарвётся, собьют его фашисты в первом же бою.

Николенко был назначен ведомым к опытному, спокойному лётчику старшему лейтенанту Кузнецову.

И в первом же полете совершил проступок. Когда восьмёрка наших истребителей в строю из четырех пар сопровождала на бомбёжку группу штурмовиков, Николенко заметил внизу фашистский связной самолёт, кравшийся куда-то над самым лесом. Спикировал на него и сбил первой же очередью из всех пулемётов и пушек. Но потерял группу и нагнал своих только при возвращении с боевого задания.

— Вы что же это вздумали? Бросать ведущего? Разрушать строй?.. — разносил его командир эскадрильи.

— Но я сбил самолёт, — пытался оправдаться Николенко.

— Хоть два! Из-за вашего самовольства мог погибнуть ведущий, нарушиться строй. В образовавшуюся брешь могли ударить фашистские истребители, навязать нам невыгодный бой… Мы бы не выполнили задания по охране штурмовиков и понесли бы потери!

Словом, досталось Николенко.

Но привычки своей — волчком отскакивать от строя в погоне за своим успехом — он не оставил. Правда, благодаря лихости и сноровке на его счету появилось несколько сбитых вражеских самолётов. И в ответ на упрёки своих товарищей по лётной школе он насмешливо отвечал:

— "Дисциплина, дисциплина"!.. Что мы, в школе, что ли? Вот вы первые ученики, с пятерками по дисциплине. А где у вас личные счета? Пусты…

Как-то раз командир полка, улучив минуту, когда они были одни, по-дружески обнял его за плечи и сказал:

— Смотрите, Николенко, убьётесь!

— Меня сбить нельзя! — задорно тряхнул головой Николенко.

— Вот я и говорю: сами убьётесь.

— Подставлю себя под удар? Нет. У меня и на затылке глаза!

И Николенко так удивительно покрутил головой, что, казалось, она у него вертится вокруг своей оси.

— Шею натрёте, — усмехнулся командир.

— Не натру: вот мне из дому прислали шарф из гладкого шёлка.

И показал красивый шарф нежно-голубого цвета.

— Ну, ну, смотрите, да не прозевайте. Уж очень вы на одного себя полагаетесь. А знаете, что мой отец, сибирский мужик, говаривал: "Один сын — ещё не сын, два сына — полсына, три сына — вот это сын!" Так и в авиации: один самолёт — ещё не боевая единица, пара — вот это боец, четыре пары — крепкая семья, полк — непобедимое братство!

Задумался Николенко. Ещё в школе упрекали его, что он плохой товарищ. Ни с кем не дружит, всегда сам по себе. Зачем ему друзья — он и так первый ученик! А когда трудновато, родители репетитора наймут. И опять он лучше всех. Был он у отца с матерью единственным сыном, и они хотели, чтоб он везде был самым первым. Чтоб и костюмчик у него был лучше всех, и отметки…

Учителя им гордились. Другим в пример ставили. А ребята не любили. Так и прозвали: «гордец-одиночка».

А ему ни жарко ни холодно. Он школу с отличием окончил. Когда ему бывало скучно без компании, он умел подобрать себе товарищей для игр. Только не по дружбе, а по службе. Приманит к себе малышей отличными горными санками, которые ему родители из Москвы привезли. И за то, что даст прокатиться, заставляет службу служить: ему санки в гору возить.

Словом, все и всё для него: и родители, и приятели, и учителя. Только он ни для кого ничего…

И до сих пор жил отлично. Лучше всех, пожалуй. Да и на войне вот: разве он не лучше других себя чувствует? Все хорошо воюют, а он лучше всех. Кто из молодых лётчиков больше самолётов сбил? Лейтенант Николенко.

Усмехнулся Николенко в ответ на предупреждение командира и только из вежливости не рассмеялся.

А командир знал, что говорил…

Не прошло и нескольких дней, как сам полковник поднял восьмёрку по тревоге. Получено было донесение разведки, что на тайный аэродром, устроенный фашистами невдалеке от наших позиций, прилетела новая истребительная эскадра. Самолёты все свеженькие, как с чеканки. Заправились фашисты горючим и полетели штурмовать наши войска. Летают над позициями, над дорогами, обстреливают каждую машину, резвятся. Не боятся, что у них бензина мало. Тайный аэродром рядом. Только скользнут над густым лесом — вот тебе и стол и дом… Для пилотов — теплые землянки, горячий завтрак, а для самолётов — бензин и смазка и дежурные мотористы наготове.

Хорошо устроились. Да наши партизаны выследили и по радио всё это сообщили.

Восьмёрка истребителей поднялась, чтобы подловить фашистов в самый момент возвращения домой. Бензин у них на исходе — драться они не смогут.

Конечно, аэродром не озеро, на которое прилетают утки. Его охраняют зенитные пушки. Его прикрывает «шапка» дежурных истребителей.

Всё это наши знали. Подошли скрытно, со стороны солнца, и стали делать круги, разбившись на пары, идущие на разной высоте.

Фашистские лётчики, прикрывавшие аэродром, вначале заметили пару наших самолётов, затем ещё два — повыше. А потом разглядели и ещё. И смекнули, что советские истребители явились в боевом порядке, эшелонированном по высоте. Такой боевой порядок был назван лётчиками «этажерка». Неуязвимый строй: нападёшь на нижнюю пару — тебя на выходе из атаки верхняя собьёт, нападёшь на верхнюю — тебя во время скольжения вниз нижняя подхватит… А уж в центр такого строя соваться и совсем не стоит, если дорожишь головой. И фашистские лётчики, прикрывавшие аэродром, отошли в сторону, поднялись повыше.