О смелой мысли - [37]
Неутомимо работают архитекторы, разрушая эхо.
Они выстроили стены и колонны и теперь строят тишину.
И смолкают стены, смолкают колонны, смолкают стулья, замолкает хор голосов.
Звонким и ясным голосом в полной тишине начинает лектор свой рассказ.
Мало кто слышал, как пищат летучие мыши.
Дело в том, что у них исключительно тонкий писк, тоньше самого тонкого свиста. И не всякое ухо его услышит.
Как бы ни был силен писк, но такие тонкие звуки лежат за порогом человеческого слуха, наши уши их не воспринимают.
Вот чем примечателен писк летучих мышей.
Еще примечательнее способность летучих мышей находить дорогу в полной темноте.
Помните книгу Марка Твэна «Том Сойер»?
Дети заблудились в глубокой пещере, куда не проникал дневной свет. Мыши крыльями погасили им свечи.
Дети пробирались, как слепые, тычась из стороны в сторону.
А мыши летали в совершенно темной пещере и не сталкивались друг с другом и не разбивались о стены.
Загадка чутья летучих мышей давно не давала покоя ученым.
Один биолог принес в комнату маленькую летучую мышь. Он плотно зашторил окна, заткнул дыры и щели, чтобы ни один луч света не просачивался в темноту.
Мышь заметалась в комнате, но так ловко и бесшумно, что на люстре не звякнула ни одна хрустальная подвеска.
Неужели мышь видела в темноте?
Кусочками черного пластыря биолог заклеил ей глаза — мышь продолжала летать как ни в чем не бывало.
Биолог не знал, что подумать. Он решил, что мыши обладают «шестым чувством» — неведомой людям способностью ориентироваться в темноте.
Только недавно разгадали загадку летучих мышей. Они не натыкаются в темноте на окружающие предметы благодаря своему тонкому писку. Мышь попискивает на лету, а писки эхом отдаются от окружающих предметов, и мышь улавливает это эхо своими чуткими растопыренными ушами. Вещи как бы пищат в ответ, предупреждая о своем существовании.
Непонятное «шестое чувство» казалось поразительно развитым слухом.
Объяснились попутно и другие странности летучих мышей.
Почему, например, пугливые летучие мыши в темноте начинают вести себя дерзко и нередко вцепляются в волосы людей, особенно в женские прически?
Дело в том, что звуки, хорошо отражаясь от различных предметов, замирают и глохнут в копне волос, как в набитой пухом подушке. Пышноволосые головы почти не отражают звук, мышь их не замечает. Для летучей мыши всадник с пышной шевелюрой показался бы всадником без головы.
Мышь летит, неожиданно натыкается на голову и запутывается в страхе в волосах.
Не меньшей загадкой показалась бы старинным морякам чудесная способность современных пароходов плыть по морям и не натыкаться на мели и подводные скалы.
Словно в днище у судна пара зорких глаз, которые видят насквозь, через толщу воды, тайные опасности морского дна.
Но, оказывается, эхо предостерегает пароходы.
Глаз у судна под водою нет, но зато есть рот и ухо. К днищу судна пристроен громкоговоритель, который пищит. Писки отражаются от морского дна, и эхо их ловит чуткое электрическое ухо — микрофон. Чем глубже морское дно, тем дольше приходится микрофону ждать, пока отзовется эхо.
Обнаружилось, что с тонкими, неуловимыми ухом писками, вроде писка летучих мышей, гораздо спокойнее работать, чем с обычными, слышимыми звуками: при этом меньше посторонних помех.
Но обычному громкоговорителю так тонко не пискнуть.
Пришлось поставить специальный громкоговоритель, который пищал бы тоньше летучей мыши.
Никакого механизма в нем нет. У него внутри певучий камень. Это кварц — горный хрусталь.
Присоедините к кристаллу провода, подведите их к источнику частого переменного электрического тока, и кристалл начнет трясти, как в лихорадке, в такт толчкам электрического напряжения.
Мельчайшая дрожь охватит кристалл, и он запоет в тон этой дрожи. Суньте провода в штепсель радиопроводки, и кристалл заговорит человеческим голосом, будет смеяться и плакать, как человек.
Кристаллы эти колеблют мембрану громкоговорителя.
Пришлось, конечно, и микрофон приспособить для приема неслышных тонких писков.
Получился нужнейший для моряков прибор — эхолот.
Он без всяких веревок позволяет измерять глубину океанов.
Эхолот работает так.
Фьють! — резко попискивает громкоговоритель.
И сейчас же специальное перо ставит на телеграфной ленте точку.
Тик-так. Тик-так, — стучит часовой механизм, протягивающий ленту.
Фьють… — доносится слабое эхо.
И его подхватывает чуткий микрофон.
И перо проставляет на ленте вторую точку.
Пока писк ныряет в глубину и, как эхо, возвращается обратно, часовой механизм двигает ленту непрерывно, как секундную стрелку. И чем глубже приходится нырять писку, тем большие расстояния получаются между точками на ленте. Расстояния эти показывают глубину в уменьшенном, как на карте, масштабе.
Плывет, плывет пароход — все теснее сближаются точки на ленте.
Фьють, фьють, фьють… — пищит кристалл.
И мгновенно отзывается эхо. Грозный признак.
— Задний ход, — командует капитан механику. — Впереди нас мель.
Два радиста испытывали быстродействующую радиотелеграфную станцию.
Первый радист сидел у передатчика и следил за работой автоматического телеграфного ключа, рассыпавшего частую дробь точек и тире азбуки Морзе. У приемника, невдалеке, сидел второй радист и смотрел, как из телеграфного аппарата выползает длинная бумажная лента. Затем радисты собрались вместе, чтобы просмотреть запись.
