О себе - [18]

Выборы в корпусной комитет состоялись, и я был избран представителем от частей гарнизона Гюльпашана. Снабженный обусловленным «наказом», я отправился в Урмию, где находился штаб корпуса, при котором собирался комитет. Председателем комитета был избран некий доктор Каш, о котором говорили, что он старый социалист и активный революционер времен первой революции 1905—1906 годов. На меня он произвел хорошее впечатление человека, отдающего себе ясный отчет во всем происходящем, хорошо знакомого с психологией солдатской массы и правильно оценивающего преступную работу большевистских агитаторов, шнырявших по всем участкам нашего громадного фронта, во много раз превосходившего по величине своей все фронты наших союзников и противников, взятых вместе.

Первое заседание корпусного комитета было ознаменовано выступлением одного из делегатов с проектом увеличения жалованья солдатам. Проект предусматривал «сбережение» народной казны, а потому предлагал расход на увеличение солдатского жалованья отнести за счет сокращения жалованья офицеров. Проект предварительно рассматривался в частях группы войск корпуса и поддерживался наказом от частей этой группы, куда входили и наши Забайкальские полки: 2-й Аргунский и 2-й Читинский. При обсуждении проекта в корпусном комитете некоторые делегаты не только настаивали на уравнении жалованья офицерского состава и солдатской массы, но предложили потребовать от офицеров возврата «излишне полученных» за старое время денег. Это меня, в конце концов, взорвало, и я выступил с речью, в которой указал, во-первых, на то, что жалованье офицера в русской армии во много раз меньше жалованья, которое получают офицеры в любой иностранной армии; во-вторых, на то, что говорить об урезке офицерского жалованья не приходится, т. к. того, что получает наш офицер, едва хватает на жизнь при самой жестокой экономии; наконец, указал собранию, что корпусной комитет не вправе обсуждать и создавать законы общегосударственного значения и что наше дело лишь высказать пожелание о том, что солдатское жалованье должно быть увеличено, а правительство само изыщет средства для выполнения этого пожелания.

На этот раз мое красноречие помогло, и глупый проект был отвергнут. Вообще, надо сказать, что Персидский фронт, как второстепенный, привлекал к себе внимание большевиков в меньшей степени, чем другие фронты, поэтому там было значительно спокойнее; не было особенно бурных выступлений, и фронт держался крепче, чем где-либо в другом месте. Дезертирство не получило столь широкого распространения, вследствие дикости природы и отсутствия удобных путей сообщения в тыл. Поэтому на Персидском фронте офицерам было сравнительно легче держать в порядке свои части и вести борьбу с разлагающим влиянием правительственных мероприятий, с одной стороны, и большевистской агитацией – с другой.

Между тем правительство как бы сознательно закрывало глаза на ту пропасть, к которой оно своими неразумными и антигосударственными мерами вело армию, а за ней и всю страну.

Комитеты, введенные во всех частях армии, с самого начала своего существования стали очагом разложения, той ячейкой, через которую социалистические и анархокоммунистические элементы проникали в солдатскую среду и развращали ее.

Приказ № 1, покончивший с дисциплиной и дисциплинарной властью начальников, и последующая «декларация прав солдата», освободившая его от всяких обязанностей по отношению к родине, окончательно разложили армию и лишили ее последней боеспособности.

К сожалению, старшие войсковые начальники, в видах собственной карьеры и установления хороших отношений с новым начальством, весьма часто держали себя не на высоте и даже подыгрывались под новые направления в правительстве и стране. Генерал от кавалерии Брусилов является классическим образцом такой приспособляемости и оппортунизма, которые лишили его всякого уважения со стороны порядочных людей и свели на нет все прежние заслуги перед родиной. Я припоминаю то отвратительное впечатление, которое произвел на всех нас устроенный в Урмии, по распоряжению командира 2-го Кавказского корпуса, праздник революции, в котором сам корпусный командир принял непосредственное и очень деятельное участие.

После митинга и обычных демагогических выступлений на нем все части с красными флагами и прочими революционными эмблемами маршировали по городу. Зрелище было отвратительное, и подобные выступления старших начальников в корне парализовали попытки младших офицеров сохранить хоть какой-нибудь порядок в частях. Между тем несомненно, что, если бы весь командный состав армии от высших начальников до младших офицеров после революции ближе подошел к солдатской массе и демонстрировал свое единство в отстаивании армии от производившихся над ней экспериментов, мы удержали бы наши части от того развала, какого они достигли в то время. Мною лично было заявлено в Союз офицеров о необходимости, во имя сохранения армии, предъявить правительству требования подчинить армию в порядке дисциплины ее командованию или принять меры к насильственному удалению Временного правительства. Однако это было встречено иронией и охарактеризовано как нарушение дисциплины и бунт против законной революционной власти. Беда в том, что, в то время как правительство и революционная общественность всеми своими выступлениями и мероприятиями отрицали необходимость дисциплины в армии и дискредитировали офицерский ее состав, мы, офицеры, считали недопустимым во время войны устраивать какие бы то ни было политические демонстрации и всеми силами поддерживали дисциплину в своей среде.