О сапожнике Матоуше и его друзьях - [32]

В это время мать после ужина сидела с Матоушем у стола и смотрела на сына. Матоуш углубился в газету, потом сердито отшвырнул ее и задумался, подперев голову руками.

— О чем ты думаешь?

— О том, что делается на свете… Вы знаете, что у нас теперь новый император?

— Ах, сынок, что мне за дело до этого! Император как император, пан как пан, — никто из них ничего нам не даст. Скорее они все отберут, они рады стащить с нас, бедняков, последнюю рубашку… Ты лучше занимайся своим ремеслом и не зарывайся в газеты… Этой свободой, о которой везде столько шуму, сыт не будешь.

— Вы этого, мама, не понимаете и лучше в эти дела не путайтесь.

Они замолчали.

Глаза у матерей зорки и проницательны, когда дело касается их детей. Они проникают в самую глубину их чувств и мыслей. Подсознательное таинственное чутье позволяет им понять то, что скрыто от взора других людей. Материнские узы связывают мать с ребенком не только до его рождения, но и потом, на протяжении всей жизни.

«Нет, тут дело не только в газетах», — раздумывала старушка, ворочаясь в постели до поздней ночи.

— Матоуш, выбрось ты из головы эту женщину и женись, — сказала она сыну, заметив на другой день после обеда, как он задумчиво глядит вдаль.

— Какую женщину?

— Как будто ты не знаешь, какую: учительшу.

Сын махнул рукой, словно об этом и говорить не стоило, и, выглянув в окно, ответил:

— Мы об учительше, а учитель тут как тут.

В комнату вошел учитель. Они не виделись после встречи у школы, когда Матоуш возвращался из больницы.

— Чего тебе? — спросил Матоуш, видя, что гость мнется.

— Сейчас святки, и наши хотели бы еще раз поставить пьесу… Мне бы, правда, сейчас не стоило заниматься этим делом, но старая привычка… Я пришел тебя попросить, чтобы ты взял роль.

— Какую роль?

— Вот я принес ее в кармане, — сказал Иржик, подавая ему исписанные листки.

— Значит, мне играть черта?

— Ну, конечно… Ведь эта роль словно для тебя написана.

— Словно для меня, — засмеялся Матоуш и бросил рукопись на стол.

— Вспомни, как хлопали зрители, когда ты появлялся на сцене… И Ружена хотела бы еще разок выступить. Ты и она — лучше всех играете.

Он хотел осторожно коснуться прошлого. И хотя это было легкое прикосновение, оно причинило Матоушу боль.

— Нет, черта я уже играть не стану. Если нужно, возьмите Франту Ваха.

— Куда ему! Ему только вилами махать или солому резать.

Иржик настойчиво уговаривал Матоуша, но все усилия были напрасны. Матоуш заупрямился. В глубине души его тянуло снова встретиться с Розаркой на сцене. Ведь тогда, весной, черт не доиграл своей роли. Но это желание было его больным местом, и строптивость служила пластырем, под которым он скрывал его в надежде излечиться. Только пластырь этот больше разъедал и раздражал, чем успокаивал…

— Так что же мне передать жене?

— Передай привет, а играть я не буду.

На этом и разошлись. А мать сказала:

— Надо было послушаться: ты бы развлекся и не вешал бы голову, словно тебе завтра помирать.

— Черта в комедии я больше играть не буду! — отрезал сын и засмеялся. — Но помогать ему буду… помогать буду…

— Что это ты говоришь?

— Ну да… Черту буду помогать. Вместе сживем со свету господ и попов!

— Не богохульствуй, сынок… Большой грех так говорить. Это тебя твоя консутица с толку сбила.

— Конституция, мама, конституция.

— Она самая… Она тебя и сбила с толку. Правду сказал наш пан патер: пока ее не было, был на свете божий мир, люди молились и работали безропотно.

— Работали, мама, работали, — до кровавого пота.

Разговор был окончен. Матоуш сел на свой табурет, мать — к прялке. Зажужжала прялка, застучал молоток. Молчали до вечера. Старуха немного сердилась.

— Матоуш, — заговорила она, когда уже стало темнеть, — я весь пост вспоминаю отца.

— Вспоминайте, вспоминайте! Но то, что зарыто в землю, не вернется ни на небо, ни на землю.

— Сегодня ночью я говорила с ним во сне. Знаешь, чего он хотел?

— Чего?

— Чтобы мы заказали по нему панихиду. Но у меня нет и гроша ломаного. Нет ли у тебя пары грошей? Я бы завтра забежала к священнику, ведь ты же не захочешь пойти сам.

«Неужели вы, мама, верите, что после бормотания священника господь бог смягчится и станет выпускать грешные души из чистилища, как птиц из клетки, и принимать их на небо?»

Эти едкие слова так и просились на язык. Он поднял голову от работы и уже собрался было выпалить их, но, увидев в вечернем сумраке, как мать, перестав прясть, молитвенно сложила руки на коленях и задумалась о покойном, не произнес ни слова, сбегал в лавочку и принес деньги:

— Вот вам пять двухгрошевиков. На это можно заказать панихиду.

Несколько слезинок покатилось по щекам старухи. Наступила тишина. Сын перестал вбивать гвозди, встал и посмотрел в окно, где у горизонта пряталось за господский лес зимнее солнце. Его взор тоже затуманили слезы.

Мир полон битв, полон баррикад, полон волнений и тревог. Люди неустанно ищут чего-то нового великого и борются за него. Матоуш хотел бы принять участие в этой борьбе; трепетные крылья мысли готовы поднять Матоуша ввысь. Только бы улететь! Вместо этого он сидит на своем табурете, а перед глазами — ростовщик Пайла и богатые крестьяне. Теперь они собираются взяться за него и других бедняков, чтобы отобрать несколько кусков земли.