О Ричарде Шарпе замолвите слово - [10]

Во время боевых действий смертность среди офицеров была высока, обеспечивая быстрое продвижение по служебной лестнице выживших. Патенты, соответственно, покупались реже. В течение войны на полуострове лишь пятая часть званий покупалась. Стоили чины недёшево: прапорщик – 400 фунтов стерлингов, лейтенант – 550, капитан – 1500, майор – 2600. Это в линейной пехоте. В пешей гвардии цены были в полтора раза выше. Но гвардия есть гвардия. Служить в ней могли себе позволить лишь состоятельные люди, так велики были расходы. С другой стороны гвардейские звания считались выше армейских. К примеру, капитан гвардии соответствовал армейскому подполковнику.

Хотя по правилам запрещалось продавать патенты лицам, не достигшим шестнадцати лет, на практике запретом пренебрегали. Уильям Деленси, при Ватерлоо – главный квартирмейстер,  стал прапорщиком в 1792 году, будучи 11 лет отроду.

Сэр Джон Мур ещё в 1804 году докладывал, что младшие офицеры, не в силах прожить на своё жалованье, вынуждены тратить личные средства, от 50 до 100 фунтов стерлингов в год. Те, что победнее, довольствовались перешитыми мундирами «сэконд хэнд» и купленной с рук экипировкой. А как иначе? Прапорщику в день выплачивалось 5 шиллингов 3 пенса, лейтенанту – 6 шиллингов 6 пенсов, капитану – 10 шиллингов 6 пенсов. При этом одна только сабля уставного образца стоила шестнадцатидневного жалованья прапорщика без положенных вычетов (на Пиренейском же  полуострове цены были выше, чем в Англии: за лошадь просили 30 ф. ст., за осла 15-20). А с вычетами, как свидетельствует Джон Паттерсон из 50-го полка, несчастному прапорщику на жизнь оставалось 4 шиллинга 6 пенсов. Конечно, вышесказанное не относится к богатеям. Капитан 43-го полка Хобкерк только на форму тратил в год 1000 (!) фунтов стерлингов. Когда он попал в плен, захватившие его французы искренне полагали, что пленили фельдмаршала, так раззолочен был мундир капитана.

Для сравнения: служивший под началом Веллингтона, после того, как тот стал командующим объединённым англо-испано-португальским войском, испанский генерал Пабло Морилло закончил войну генерал-лейтенантом, а начинал карьеру рядовым. Ещё под Трафальгаром, где Испания сражалась на стороне Франции, Морилло был сержантом морской пехоты. В армии Наполеона  из 1172 генералов 25% были до французской революции офицерами, а 57% - солдатами. Что же касается России, навскидку можно вспомнить Антона Ивановича Деникина, чей батюшка выслужился из крепостных рекрутов в майоры  (Майорство давало право на потомственное дворянство. Служи Ричард Шарп в русской армии, уже в 1812 году мог бы обзавестись вожделенной для Джейн приставкой «сэр». Кстати, чин майора был упразднён в 1884 году. Если вы в литературном произведении о событиях русско-японской или Первой Мировой встретили русского героя в звании майора, смело выбрасывайте книжонку. Это макулатура. ), и, конечно, «белого генерала» Скобелева. Дед Скобелева, Иван Никитич, прошёл путь от рядового до генерала, воевал при Бородино, был адъютантом Кутузова. Призвали его из деревеньки Кобели, и в армии числился он Кобелевым, но при производстве в первый офицерский чин начальство сочло фамилию неблагозвучной. Добавили «С».

Казармы и браки.

К концу XVIII века имевшиеся в наличии казармы представляли собою перестроенные средневековые укрепления (в особенности это касалось Ирландии и Шотландии). Вмещали они в совокупности не более двадцати тысяч бойцов, прочие были определены на постой в частные дома и гостиницы. В 90-е годы с подачи герцога Йоркского правительство развернуло широкую программу строительства казарм, но в 1804 году грянул скандал. Выяснилось, что назначенный главой проекта важный дядя растратил неизвестно куда девять миллионов фунтов стерлингов (Знакомо, да?)

Часть средств, впрочем, всё же ушла по назначению. Построенные казармы, -  унылые, похожие на тюрьмы здания, не радовали ни уютом, ни комфортом. Поделены они были на каморки высотой два метра, шириной шесть, длиной десять. В каждой из таких комнатушек обитали два десятка солдат. Вдоль стен располагались лежаки с грязной, практически никогда не менявшейся соломой. Спали на них по четыре человека, укрываясь старыми одеялами. Посередине каморки стоял общий стол, который от края нар отделяло пространство, иногда не превышавшее полутора десятка сантиметров. Окна отсутствовали. Источниками света были коптилки, по две на комнату.

В таких условиях солдаты ели, пили и отдыхали. Туберкулёз и ревматизм были в порядке вещей. Проветривать каморки не проветривали, представьте, какое стояло амбре: застарелый пот, копоть, табачный дым и вонь поганого ведра. Лохань, куда ночью справляли нужду (точно такая же использовалась для стирки) поутру опорожнялись в общую выгребную яму, подступы к которой были истоптаны и загажены. Питьевой воды не хватало. Одна колонка во дворе, откуда воду таскали вёдрами, не могла обеспечить всех желающих.

Единственной отдушиной в этом гнетущем существовании оставался алкоголь. Свободные деньги солдат спускал в трактире ближайшего городка или в лавке маркитанта на джин, - самое доступное и дешёвое пойло (пиво в то время стоило гораздо дороже). Пьянство было вечным бичом английской армии. Пили беспробудно, постоянно и никакими наказаниями тяги к алкоголю в британском воине искоренить не удавалось. Веллингтон сокрушался, что даже в пешей гвардии сержанты вусмерть надираются каждую ночь, однако не раньше, чем покончат с обязанностями.