О пьянстве - [19]
– Господи Иисусе, заткнись, дядя!
Парень спал уткнувшись головой в урыльник
Стоял я один. Подошел к одному урыльнику. Парень спал, опершись о него головой. Парни валялись повсюду вокруг урыльников и параш, не пользовались ими, а сидели, столпившись вокруг. Мне не хотелось через них переступать, поэтому я разбудил парня возле урыльника.
– Слушай, дядя, я поссать хочу, а у тебя голова уперта в урыльник.
Нипочем не скажешь, когда это будет означать драку, поэтому я пристально за ним наблюдал. Он соскользнул вбок, и я отлил. Затем приблизился до трех шагов к Алберту.
– Сигаретка есть, пацан?
Сигаретка у пацана была. Он ее вытащил из пачки и кинул мне. Она покатилась по полу, и я ее подобрал.
– У кого-нибудь есть спичка? – спросил я.
– На. – То был белый со сволочного ряда. Я взял книжку спичек, чиркнул себе покурить и передал ее назад.
– Что это с твоим другом? – спросил он.
– Просто пацан. Ему все внове.
– Ты б его лучше приглушил, а не то я его вырублю, вот ей-ей, не выношу его лепет.
Я подошел к пацану и опустился с ним рядом на колени.
– Алберт, охолони. Не знаю, на какой срани ты сидел перед тем, как мы с тобой сегодня вечером встретились, но у тебя все фразы оборваны, ты херню несешь. Охолони.
Я вновь перешел в середину аквариума и огляделся. На боку лежал крупный парняга в серых штанах. Штаны у него были порваны в паху, наружу высовывались трусы. Ремни у нас забрали, чтоб мы не повесились.
Дверь в камеру трезвяка открылась, и внутрь ввалился мексиканец за сорок. Он, что называется, сложен был как бык. И забодан, как он же. Вошел в аквариум и побоксировал с тенью. Хорошие такие лудил.
На обеих скулах у него, повыше, до самой кости было содрано. Рот – просто клякса крови. Когда он его открыл, видно там было только красное. Такой рот не скоро забудешь.
Он двинул воздух еще пару раз, казалось, пропустил один жесткий, потерял равновесие и брякнулся навзничь. Падая, выгнул спину так, что, когда ударился о цемент, удар на себя приняла дуга его спины, но голову наверху он не удержал, она дернулась назад от шеи, шея чуть ли не выступила рычагом, и затылок его швырнуло о цемент. Хряпнуло, голова затем опять подпрыгнула, потом опять упала. Он лежал неподвижно.
Боксер с тень
Я подошел к двери аквариума. Повсюду бродили легавые с бумагами, что-то делали. Все были очень приятны на вид, молодые, мундиры у них очень чистые.
– Эй, парни! – заорал я. – Тут одному медицинская помощь требуется, очень!
Они лишь продолжали сновать, выполняя свои обязанности.
– Слышьте, парни, вы меня слышите? Тут человеку врач нужен, очень, очень нужен!
Они сновали себе и дальше, и садились, писали на клочках бумаги или разговаривали друг с другом. Я вернулся в камеру. Кто-то позвал меня от двери.
– Эй, дядя!
Я подошел. Он вручил мне квитанцию на имущество. Та была розовая. Они все были розовыми.
– Сколько у меня имущества?
– Очень не хотелось бы тебе этого сообщать, друг, но тут сказано «ничего».
Я вернул ему квитанцию.
– Эй, дядя, а у меня сколько? – спросил меня другой парень.
Я прочел его и вернул ее.
– У тебя то же самое; у тебя ничего нет.
– В каком это смысле – ничего? Они у меня ремень забрали. Разве мой ремень – не что-нибудь?
– Если за него тебе не нальют – нет.
– Ты прав.
– Ни у кого сигареты нет, что ли? – спросил я.
– А сворачивать можешь?
– Ага.
– У меня на самокрутку есть.
Я подошел, и он дал мне бумажки и немного «Горниста»[57]. Все бумажки у него слиплись.
– Друг, да ты на свои бумажки вино разлил.
– Хорошо, сверни и нам парочку. Может, заодно кирнем.
Я свернул две, мы подожгли, и после этого я подошел и встал у двери в аквариум, и покурил там. Посмотрел на них на всех, как лежали неподвижно на цементном полу.
– Послушайте, господа, давайте поговорим, – сказал я. – Нет смысла просто так валяться. Валяться тут кто угодно может. Расскажите-ка мне. Давайте кое-что выясним. Потолкуйте со мной.
Не раздалось ни звука. Я принялся расхаживать.
– Слушайте, все мы ждем тут, когда нам следующую нальют. Первую мы уже на вкус ощущаем. К чертям вино. Мы хотим холодного пива, одним холодным пивом начать, промыть горло от пыли.
– Ага, – произнес кто-то.
Я продолжал расхаживать.
– Все нынче болтают об освобождении, вот в чем штука, понимаете. Вы это понимаете?
Ноль по фазе. Этого они не понимали.
– Ладно, я утверждаю – давайте освободим тараканов и алкашей. Что не так с тараканом? Мне кто-нибудь может сказать, что не так с тараканом?
– Ну, воняют они и уроды, – ответил какой-то парень.
– Алкаш тоже. Нам впаривают, что бухать, правда? Тогда мы бухаем, а нас швыряют в тюрьму. Я не понимаю. Кто-нибудь такое понимает?
Ноль по фазе. Никто не понимал.
Открылась дверь в аквариум, и внутрь шагнул легавый.
– Всем встать. Переходим в другую камеру.
Они поднялись на ноги и двинулись к двери. Все, кроме быка. Мы с еще одним парнем подошли и подняли быка. Вывели его в дверь и по проходу. Легавые за нами просто наблюдали. Когда мы добрались до другого аквариума, быка положили на середку камеры. Дверь в аквариум захлопнулась.
– Вот я и говорю… так, что я говорил? Ладно, те из нас, у кого есть деньги, мы выходим под залог, нас штрафуют. То, что мы платим, идет на оплату тех, кто нас арестовал и держит нас в заключении, и деньги эти идут на то, чтоб давать им возможность арестовать нас снова. Ну, в смысле, если вы это хотите называть правосудием, можете это звать правосудием. А я это зову говном в глотку.
