О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников - [14]

Однако он не может не заметить, что поэт разочаровал тех в столице, кто ждал его раскаянья, цитирует исключённые при публикации строки его стихотворения «Овидию»: «Но не унизил в век изменой беззаконной ни гордой совести, ни лиры непреклонной». «Волен духом и независим в своём творчестве» — так определял Бартенев главные черты жизненной позиции Пушкина. Он понимал, что Пушкин недвусмысленно соотносил судьбу изгнанника Овидия со своей судьбой.

Весьма непростым психологическим состоянием заброшенного «на край империи и пребывающего в полной неопределённости поэта» биограф объясняет не всегда понятное с первого взгляда его поведение. Он показывает его непрестанную напряжённую творческую работу, составляющую для него истинную суть жизни. «…Только по наружности жизнь Пушкина могла казаться совершенно праздною и рассеянною… В одно время с дуэлями шла сильная внутренняя и художественная работа… Жизнь Пушкина лучше всего выражается в его сочинениях».

Говоря о дуэлях, Бартенев имеет в виду прежде всего подробно описанную им со слов Горчакова дуэль Пушкина с полковником Старовым в феврале 1822 года, о которой поэт, вероятно, вспомнил позднее, когда писал повесть «Выстрел»,— сам он, как молодой граф в его повести, стоял под дулом пистолета, лакомясь черешней.

Случаи, когда реальные эпизоды жизни Пушкина находят отражение в его произведениях, как и прежде, являются предметом сугубого внимания Бартенева. Однако, не претендуя на сколько-нибудь углублённый анализ пушкинской поэзии, он даёт обстоятельный обзор всего созданного поэтом за три кишинёвских года. Делает это в строго хронологическом порядке, по годам. Такой метод позволил ему проследить, как постепенно развивался гений поэта; сделать много важных текстологических наблюдений; определить дату и место написания ряда стихотворений, что нередко помогает понять их содержание; объяснить, почему под одними стоит подпись автора, под другими нет; в некоторых случаях установить адресата, историю замысла и создания произведения.

Несомненный интерес представляют основанные на изучении рукописей Пушкина, а также свидетельств современников наблюдения Бартенева над тем, как работал Пушкин, его замечания об исключительной взыскательности поэта по отношению к своим сочинениям. «Молодой Пушкин,— пишет он,— подавал пример удивительной художественной воздержанности. Беспорядочный, беспечный, порою легкомысленный в жизни, он уже тогда был необыкновенно строг, осмотрителен и совестлив как писатель». Из 41 стихотворения, написанного Пушкиным в 1821—1822 годах, по подсчёту Бартенева, было отдано в печать лишь четыре. Интересны замечания об особой щепетильности Пушкина в отношении того, где и как будет напечатано его произведение, а также сведения о судьбе пушкинских творений в печати, начиная с первой публикации.

Подход Бартенева к рассмотрению произведений Пушкина можно назвать биобиблиографическим. Однако подчеркнём, что вульгарный биографизм чужд ему. Содержание поэтического произведения он никогда не сводит к простой фиксации конкретного факта и, что весьма важно, никогда не пытается выводить биографические факты из стихов. Рождённое реальным фактом, событием, жизненной ситуацией, произведение поэзии несёт в себе нечто значительно большее. В каждом стихотворении Пушкина, по словам биографа, «высокий ум, нежное привязчивое сердце, благородная гордость души».

«Высокий ум», как постоянно подчёркивает Бартенев, столь же отличает Пушкина, сколь и его поэтический гений. Поэт и мыслитель, тонко разбирающийся в событиях истории и современности, проблемах общественно-политических и литературных, соединены в нём нераздельно.

Как и Анненков, Бартенев склонен видеть как бы двух Пушкиных. «…Уже в это время,— пишет он,— в Пушкине заметно обозначилось противоречие между его вседневной жизнью и художественным служением. Уже тогда в нём было два Пушкина, одни Пушкин-человек, а другой — Пушкин-поэт». Однако, если суммировать всё, что читатель узнает из труда Бартенева, создаётся пусть не лишённый противоречий (что естественно), не вполне точный, особенно когда речь идёт о некоторых сторонах его мировоззрения (что легко объяснимо), но в основном цельный образ подлинно великого по своим душевным качествам, уму и дарованиям человека и поэта.

Своё понимание Пушкина, как явления чрезвычайного по историческому значению для своего времени и будущего страны, Бартенев не раз чётко формулировал впоследствии. «Кратковременная жизнь Пушкина,— писал он в одной из рецензий,— полна содержания внутреннего и сплетается со всем, что происходило в тогдашней государственной, общественной и умственной жизни России. Он имел право сказать про себя, что его деятельность в последние годы царствования Александра Павловича имела более значения, нежели деятельность современного правительства». В широкой и точной, предельно добросовестной публикации всех пушкинских творений составитель «Русского Архива» видел залог духовного очищения общества. Он утверждал: «Надлежащее издание Пушкина есть дело нашего народного самосознания».

Всё, что писал Бартенев о Пушкине после 1862 года, хоть и не было главами биографии, по существу, и его довольно пространные очерки, рецензии, предисловия, заметки и совсем короткие примечания — тоже были Материалами, причём весьма важными, для биографии поэта. О них уже шла речь выше. Они явились богатейшим источником разошедшихся по научным трудам и популярным брошюрам многообразных сведений, характеризующих личность Пушкина в разных жизненных обстоятельствах, трагическую ситуацию, приведшую его к гибели; тонкие наблюдения автора вводят в творческую лабораторию поэта, знакомят с историей создания многих его произведений, указывают на его место в современном ему и последующем развитии русской художественной культуры, русского общества. В. Я. Брюсов имел все основания утверждать, что, собранные вместе, они могли бы составить «недурную книжку».