О психоанализе - [53]

Это объяснение, каким бы правдоподобным оно ни было, кажется мне поверхностным и неадекватным. В этом случае мы списываем все затруднения на моральное воспитание, исходя из недоказанного предположения о том, что воспитание может вызывать невроз. При этом мы игнорируем тот факт, что люди, вовсе не получившие никакого морального воспитания, тоже становятся невротиками и страдают болезненными страхами. Более того, моральный закон – это не просто зло, которому нужно противостоять, но необходимость, порожденная внутренними потребностями человека. Моральный закон есть не что иное, как внешнее проявление врожденного стремления человека к господству и контролю над собой. Влечение к доместикации и цивилизации теряется в туманных, непостижимых глубинах эволюционной истории человека и не может быть следствием законов, навязанных извне. Человек сам, повинуясь своим инстинктам, создал свои законы. Мы никогда не поймем причин страха и подавления сексуальной проблемы в ребенке, если будем принимать во внимание только моральную сторону воспитания. Истинные причины лежат гораздо глубже, в самой человеческой природе – в трагическом конфликте между природой и культурой или между индивидуальным сознанием и коллективным чувством.

Естественно, было бы бессмысленно давать ребенку представление о философских аспектах проблемы; это, конечно, не возымело бы ни малейшего эффекта. Для ребенка совершенно достаточно, если мы убедим его, что в интересе к продолжению рода нет ничего предосудительного. Девочке объяснили, как много удовольствия и любопытства в ней вызывает проблема рождения и что ее беспочвенный страх есть не что иное, как то же удовольствие, но превращенное в свою противоположность. К истории мастурбации аналитик отнесся с терпимостью и пониманием, и дискуссия на эту тему ограничилась привлечением внимания девочки к бесцельности ее действий. В то же время ей объяснили, что сексуальные акты главным образом служили выходом для любопытства, которое она могла удовлетворить другим, более подходящим способом. Ее сильный страх перед отцом выражал не менее сильную экспектацию, которая из-за рождения младшего брата была тесно связана с проблемой репродукции. Эти объяснения оправдывали интерес девочки. На этом бо́льшая часть морального конфликта была исчерпана.

Во время четвертой беседы девочка была мила и доверчива. Прежняя сдержанность и натянутость исчезли без следа. Она пересказала сновидение, которое приснилось ей после последнего сеанса: «Я выше церковного шпиля и могу заглянуть в каждый дом. У моих ног совсем маленькие дети, крошечные, как цветочки. Подходит полицейский. Я говорю ему: “Если ты посмеешь сделать хоть одно замечание, я возьму твою саблю и отрублю тебе голову”».

В ходе анализа сновидения девочка заметила: «Если бы я была выше папы, он бы меня слушался». Она сразу связала полицейского с отцом, который был военным и у которого, конечно, была сабля. Сон явно представляет собой осуществление желания. Во сне девочка намного больше своего отца, и если он осмелится сделать ей замечание, то будет обезглавлен. Кроме того, сновидение исполняет естественное желание ребенка быть «большим», то есть взрослым, и иметь детей, которые играли бы у его ног. В этом сне девочка преодолевает свой страх перед отцом; на основании этого мы можем ожидать значительного увеличения личной свободы и чувства безопасности.

С теоретической точки зрения мы можем рассматривать этот сон как яркий пример компенсаторного значения и телеологической функции сновидений. Такой сон должен оставить после себя повышенное чувство значимости собственной личности, очень важное для личного благополучия. Не имеет значения, что символика не была понятна сознанию ребенка, ибо эмоциональное воздействие символов не зависит от сознательного восприятия. Скорее, это вопрос интуитивного знания, источника, из которого все религиозные символы черпают свою действенность. Здесь не требуется никакого сознательного понимания; они воздействуют на психику верующего через интуицию.

Девочка рассказала следующий сон, который приснился ей в промежутке между сеансами: «Я стояла со всей семьей на крыше. Окна домов на другой стороне долины горели, как огонь. В них отражалось восходящее солнце. Вдруг я увидела, что дом на углу нашей улицы действительно горит. Пламя подбиралось все ближе и ближе и охватило наш дом. Я выбежала на улицу, а мама бросала мне всякие вещи. Я подставила фартук, и среди прочих предметов она бросила мне куклу. Я видела, что камни нашего дома горели, но дерево оставалось нетронутым».

Анализ этого сновидения представлял особые трудности и занял два сеанса. Я зашел бы слишком далеко, если бы стал описывать весь материал, который выявил этот сон; я ограничусь наиболее существенным. Значимые ассоциации начались со своеобразного образа горящих камней, но не дерева. Иногда следует, особенно при более длительных снах, выделить наиболее яркие образы и в первую очередь проанализировать их. Это не общее правило, однако в данном случае оно вполне оправдано в силу практической необходимости сократить изложение.