О процессе цивилизации - [104]

Причины того, что схемы регулирования аффектов во многом различны, — к примеру, сексуальность в одних странах подлежит большим ограничениям, чем в других, — заслуживают особого рассмотрения. Но при всех возможных различиях общее направление изменения поведения, «тренд» цивилизационного движения, повсюду остается тем же самым. Всякий раз мы видим, что развитие идет к установлению более или менее автоматического самоконтроля, к подчинению краткосрочных побуждений предписаниям долгосрочных привычек, к разработке дифференцированного и прочного аппарата «Сверх-Я». В общем и целом одинаковым является и то, как распространяется эта необходимость обуздания мимолетных аффектов ради более удаленных целей: повсюду она затрагивает сначала небольшие верхние слои, чтобы затем распространиться на гораздо более широкие слои западного общества.

Имеются существенные различия в положении людей: одни выступают в широкой мировой сети взаимозависимости в качестве пассивного объекта; другие личностно воспринимают далекие от них события, не испытывая или просто не осознавая прямого воздействия этой сети на свое существование; третьи в силу своего положения и своих функций в обществе прямо направляют усилия на преобразование этих связей, что требует от них постоянного регулирования собственного поведения. На Западе такое активное и долговременное самодисциплинирование требовалось поначалу от представителей высших и средних слоев, наделенных определенными функциями. Это были функции придворных в центрах власти больших общественных объединений или функции купцов в центрах международной торговли, находившихся под защитой достаточно стабильной монополии на насилие. Однако своеобразие социальных процессов на Западе заключается и в том, что здесь — вместе с расширением сети взаимозависимостей — одновременно заявила о себе необходимость долгосрочного планирования и активного согласования индивидуального поведения с удаленными в пространстве и времени событиями. И эта необходимость распространялась на все более широкие слои общества. Даже функции и социальное положение низших слоев стали требовать определенного уровня предвидения, что повлекло за собой соответствующее преобразование или сдерживание всех стремлений, обещавших мгновенное или краткосрочное удовлетворение в ущерб долгосрочным целям. В прошлом функции низших слоев трудящихся были лишь в незначительной мере включены в эту сеть взаимозависимостей, их носители едва ощущали действие далеких от них факторов и — если таковые были для них неблагоприятными — реагировали на них волнениями и бунтами, т. е. краткосрочной разрядкой аффектов. Но структура их функций не требовала превращать внешнее принуждение в самопринуждение. Повседневные занятия представителей этих слоев лишь в малой мере делали их способными сдерживать свои ближайшие желания и аффекты ради чего-то прямо не ощутимого. Именно поэтому восстания низов не имели долговременного успеха.

Здесь мы имеем дело со сложной системой взаимодействия. В любом большом сплетении взаимосвязей людей имеются различные уровни, сектора, находящиеся ближе к центру или дальше от него. Носителей функций центральных секторов (например, высших функций координации) к постоянному и строгому самоконтролю принуждает не только их положение, характеризуемое пересечением в центре множества цепочек действий. Большая социальная сила носителей этих функций связана именно с их зависимостью от такого множества цепочек. Особенностью развития западного общества было то, что развитие это все больше вело к равномерной зависимости всех ото всех. Достигшее высокого уровня дифференциации и разделения труда, западное общество все более зависело от того, насколько представителям низших слоев деревни и города удается регулировать свое поведение и свою деятельность в соответствии с долгосрочными целями всей сети, — именно поэтому они перестали быть «низшими» социальными слоями. Аппарат разделения труда стал настолько сложным и чувствительным, что нарушения в любой точке его поточных линий стали угрозой всему целому. Поэтому руководящие, правящие слои под давлением конкурентной борьбы между собой были вынуждены уделять все больше внимания народным массам. Но приближение функций масс к центру и обретение ими все большего веса в разделении труда сделали возможным и необходимым долгосрочное планирование и в низших слоях. Эти слои — чаще всего под сильным социальным давлением — постепенно пришли к контролю над мимолетными аффектами, к дисциплинированию всего своего поведения с учетом и общества в целом, и своего положения в нем. Тем самым поведение тех, кто ранее принадлежал низшим слоям, все более сдвигалось к тому стандарту, который ранее был свойствен только элитам. Вместе с тем росла сила низов по отношению к верхам, а тем самым росла и их способность представителей народных масс к долгосрочному планированию. Не так уж важно, что модель такого планирования была получена ими извне; главное заключается в том, что и у них внешнее принуждение стало преобразовываться в самопринуждение, у них возникло напряжение по горизонтали между аппаратом самоконтроля («Сверх-Я»), с одной стороны, и сделавшимися непрозрачными, хуже или лучше трансформированными, подавленными и регулируемыми энергиями влечений — с другой. Так в рамках западного общества происходило постоянное распространение цивилизационных структур, а тем самым весь Запад — в единстве высших и низших слоев общества — стал своего рода высшим слоем в центре сети взаимозависимостей: центром, из которого структуры цивилизации распространяются по всем колонизованным и не колонизованным частям земного шара. Только взгляд на все это движение в целом, на это постепенное распространение определенных функций и структур поведения на все новые и новые слои и районы, только понимание того, что сами мы находимся не в конце этого потока, но на одной из кризисных его волн, — только такой подход может пролить свет на проблему «цивилизации». Как выглядит это движение, если проследить его в обратном порядке, двигаясь по одной волне вслед за другой из настоящего в прошлое?