О природе вещей - [57]

Если Молосские псы в раздраженьи огромною пастью

Мягкою только ворчат, оскаливши крепкие зубы,

То по–иному звучат их сдавленной злости угрозы,

Чем если лают они и голосом всё наполняют.

Также, когда языком щенят они с нежностью лижут,

Или же лапами их тормошат и хватают их пастью,

Будто кусая, но к ним едва прикасаясь зубами,

То по–иному совсем они тявкают с ласковым визгом,

Чем если в доме одни они воют, иль с жалобным воплем,

Телом припавши к земле, от побоев хотят увернуться.

Разве не видно затем и в ржании разницы также,

Юный когда жеребец, преисполненный силы, беснуясь,

Носится между кобыл, крылатым пришпоренный богом,

Иль когда храп из ноздрей раздутых пускает при битве,

Или же попросту ржет иногда, содрогаясь всем телом?

Да и крылатая птиц, наконец, разновидных порода —

Ястреб, гагара, скопа, — когда они по морю ищут

В волнах соленых себе пропитанье и корм добывают,

То по–иному совсем кричат в эту пору обычно,

Чем если спорят за корм или борются с самой добычей.

Также иные из них с переменой погоды меняют

Хриплое пенье свое: например, ворон долговечных

Племя и воронов стаи, когда, — говорят, — призывают

Сырость они и дожди или ветр накликают и бури.

Стало быть, коль заставляют различные чувства животных

Даже при их немоте испускать разнородные звуки,

Сколь же естественней то, что могли первобытные люди

Каждую вещь означать при помощи звуков различных!

Во избежанье с твоей стороны молчаливых вопросов,

Знай же, что смертным огонь принесен на землю впервые

Молнией был. От нее и расходится всякое пламя.

Видим, ведь, много вещей, огнем небесным объятых,

Блещут, ударом с небес пораженные, вспыхнув от жара.

Но и от ветра, когда, раскачавшись, деревья ветвями

Сильно шатаясь, начнут налегать одно на другое,

Мощное трение их исторгает огонь, и порою,

Вспыхнувши, вдруг заблестит и взнесется горячее пламя,

Если взаимно они и стволами и сучьями трутся.

То и другое могло огонь доставить для смертных.

После же пищу варить и смягчать ее пламени жаром

Солнце наставило их, ибо видели люди, что силой

Знойно палящих лучей умягчается многое в поле.

День ото дня улучшать и пищу и жизнь научали

Те, при посредстве огня и всяческих нововведений,

Кто даровитее был и умом среди всех выдавался.

Начали строить цари города, воздвигать укрепленья,

В них и оплот для себя находя и убежище сами;

И поделили поля и скотину они, одаряя

Всех по наружности их и по их дарованьям и силам,

Ибо наружность тогда почиталась и славились силы.

Позже богатство пришло и золото было открыто,

Что без труда и красивых и сильных лишило почета,

Ибо за тем, кто богаче, обычною следуют свитой

Те, кто и силой своей и красой богачей превосходит.

Тот же, кто в жизни себе кормилом взял истинный разум,

Тот обладает всегда богатством умеренной жизни;

Дух безмятежен его, и живет он, довольствуясь малым.

Люди же вместо того устремились ко славе и власти,

Думая этим себе благоденствие твердо упрочить

И проводить свою жизнь при достатке в спокойствии полном.

Тщетно! Все те, кто достичь до вершины почета стремятся,

Гибельным сделали путь по дороге, к нему восходящей.

С самых почета высот будто молнией их поражает

Зависть и в Тартара мрак низвергает нередко кромешный.

Зависть ведь чаще всего зажигает, как молния, выси,

Всё, что стоит над другим и вершиной своей выдается.

Лучше поэтому жить, повинуясь, в спокойствии полном,

Нежели власти желать верховной и царского сана.

Пусть же напрасно они обливаются потом кровавым,

Изнемогая в борьбе на пути честолюбия узком:

Всё разуменье свое из чужих они уст почерпают,

Слушают мненья других, а собственным чувствам не внемлют.

Было так прежде, так есть и теперь, и впоследствии будет.

По убиеньи царей ниспровергнуты в прахе лежали

Гордые скипетры их и былое величие тронов,

И украшенье державной главы, обагренное кровью,

Под ноги черни упав, за великую почесть платилось:

Жадно ведь топчется то, что некогда ужас внушало.

Смуты настали затем и полнейший во всем беспорядок:

Каждый ко власти тогда и к господству над всеми стремился.

Некие люди затем избранью властей научили

И учредили права, дабы люди держались законов.

Род же людской до того истомился насилием вечным

И до того изнемог от раздоров, что сам добровольно

Игу законов себя подчинил и стеснительным нормам.

Каждый ведь сам за себя порывался во гневе жесточе

Мстить, чем теперь это нам дозволяет закон справедливый,

И потому опротивела жизнь при насилии вечном.

Страх наказаний с тех пор омрачает все жизни соблазны:

В сети свои произвол и насилие каждого ловят,

Обыкновенно к тому, от кого изошли, возвращаясь;

Жить для того нелегко спокойной и мирною жизнью,

Чьи нарушают дела договоры всеобщего мира.

Пусть и богов и людей ему обмануть удается,

Всё ж утаить навсегда преступления нету надежды,

Ибо невольно, во сне говоря иль в бреду при болезни,

Многие сами себя выдавали, бывало, нередко

И открывали свои сокровенные долго злодейства.

Ну, а причину того, что богов почитанье в народах

Распространилось везде, города алтарями наполнив,

И учредился обряд торжественных богослужений,

Ныне в особых местах, совершаемых в случаях важных,

Также откуда теперь еще в смертных внедрен этот ужас,

Что воздвигает богам всё новые капища всюду