О порнографии - [3]
Эти примеры взяты из журналов отнюдь не подпольных. Самые фотографии продаются тоже легально, потому что с точки зрения закона они неуязвимы: не содержа в себе никаких эротических сцен, а лишь изображения отдельных обнаженных тел, они сюжетно не отличаются от художественных произведений, которые нельзя заподозрить в безнравственности. В то же время для всякого ясно, что мы здесь имеем дело с чистейшей порнографией. Вот — красноречивое подтверждение того, что порнографию создает не сюжет, а прием, не содержание, а форма, не «что», а «как». По той же причине наблюдается явление обратное: если при тождестве сюжета, обладая известным художественным развитием, мы умеем отличить порнографию от искусства, — то глаз, художественно неразвитый, не умеющий разбираться в приеме, за тождественностью приема наивно усматривает тождество цели: таковы американские коллекционеры, надевающие трусики на античную скульптуру. Тут дело вовсе не в лицемерии, а в том, что такой коллекционер, в сущности, сам не знает, что он собирает. Для него Венера Медицейская — дорогая, но неэффектная порнография, а непристойная фотография — дешевое и эффектное искусство. По причинам того же порядка авантюрный роман он читает наравне с «Мадам Бовари» и нередко Уоллеса предпочитает Флоберу.
Без порнографической цели нет порнографического произведения. Порнографическая цель объективно распознается исследованием стиля, а не сюжета. Таковы главные положения, к которым приводит нас все вышесказанное. Эти положения тесно друг с другом связаны. Из них второе, только сначала кажущееся парадоксальным, необходимо принять, потому что только оно дает возможность вскрывать порнографический характер произведений хотя бы с той всегда несколько приблизительной добросовестностью, которая вообще достижима в определении литературных явлений.
При наших критических оценках оно может быть особенно полезно тем, что раз навсегда избавляет критика от опасности не только видеть порнографию там, где в действительности ее нет, но и стеснять свободу художественного творчества вообще. Как бы ни был богат эротическими фактами весь сюжет произведения или отдельные сюжетные эпизоды, как бы далеко ни заходили эти факты по лестнице Эроса, — мы не вправе назвать произведение порнографическим, если не установим, что цель его — возбуждение инстинкта, а способ достижения этой цели — описательство и документация. Обратно: там, где в наличности нет возбуждения инстинкта, — эротический сюжет тем самым свободен от всякого подозрения и свободно пользуется той легальностью, которая теоретически у него вообще неотъемлема. В искусстве нет нелегальных сюжетов, ибо всякий сюжет лишь входит в мотивировку общих воззрений автора. Защищая эти воззрения, он вправе пользоваться любым сюжетом, который считает для себя подходящим. На нашу долю остается лишь право судить, насколько такая защита удалась автору. Возвращаясь к тому роману, который дал повод для настоящей статьи, я констатирую, что эротические эпизоды романа представляют собою именно такое подсобное средство для выражения общих воззрений, ничего общего не имеющих с теми целями, которые лежат в основе писаний порнографических. При изображении этих эпизодов автор теряет чувство меры, вообще ему мало свойственное. Этот недостаток я в них и отметил, но усмотреть в них сознательную порнографию у меня не было оснований.
Все сюжеты дозволены. Нет дурных сюжетов, есть лишь дурные цели и дурные приемы. Каков бы ни был его сюжет, истинно художественное произведение не может упасть до уровня порнографии, ибо у него не та цель и не те средства. Точно так же и порнография может подражать искусству, передразнивать его, но не может возвыситься до него, ибо у нее не та цель и не те средства. Больше того. Антихудожественность приема при наличности эротического сюжета может создать эффект почти порнографический, несмотря на отсутствие порнографического замысла у автора. Так, в одном из самых ранних своих произведений, в «Монахе» Пушкин отчасти порнографичен, хотя сам говорит, что не хочет равняться с Барковым. Произошло это лишь потому, что автор стоял еще на мальчишеской степени художественного развития. Хитрейший из бесов, подстерегающих неопытного художника, бес дурного приема, толкал его руку во время работы. Зато «Гавриилиада», несравненно более рискованная в сюжетном отношении, уже не дает порнографического эффекта, потому что она совершенна в художественном отношении: во время ее написания Пушкин был уже мастером.
Последний из выводов, которые мне хотелось наметить в этой статье, неизбежно схематичной по условиям места, касается общественно-юридической стороны дела. Поскольку не сюжет, а стиль и смысл являются решающим мотивом в распознании порнографии, надо пожелать, чтобы решения судебные и административные в соответствующих случаях основывались не на суждениях юристов и полицейских, а на глубокой стилистической экспертизе, которая одна только и компетентна отличить порнографию от не-порнографии. «Мадам Бовари» и «Цветы зла» не могли бы быть осуждены, если бы подверглись серьезному стилистическому исследованию, а фотографические ателье на рю Блондель перестали бы существовать в тот самый день, когда установлена была бы разница между фотографией голой особы и Венерою Тициана, хотя при исследовании с точки зрения сюжета полиция между ними разницы не находит и, конечно, найти не может.
