О пользе вреда - [11]
Один только авва Аргамедонт к успеху не зовет, а все приговаривает: «Лучше согрешить ленью, чем дурью».
На дне вершины
Мирской поэт Пушкин совсем фантазии не имел, все сюжеты беспардонно заимствовал, а временами и воровал: то у старушек подслушает, то у старцев подсмотрит.
Авва Транквилл был самым грешным человеком на земле. К этому он долго шел. Такая добродетель требует не только пота и крови ближнего, но и зверского смирения. Допустим, не хочешь ты жену бить, но тогда как ты смеешь, не опуская глаз, назвать себя настоящим грешником? А если не грешник, чего в церковь ходишь? Значит, христианин только по имени! А где дела?
Достичь вершин в этом падении не так уж и просто, а первым грешником могут себя назвать лишь единицы, если не нули. Только выйдешь на финишную прямую, тут же какой-нибудь проныра вперед тебя вырвется.
Пятьдесят лет Транквилл к совершенной греховности шел, чтобы полное спасение стяжать. Борьба кипела нешуточная. Многим пришлось пожертвовать, на многих дерзновенно замахнуться. От старца ему умная книга досталась с грехометром, и по всему выходило, что именно ему надлежит стать первым грешником, но тут какой-то старикашка появился из бывших и Транквилла опередил. Пришлось этого деда поприжать и организовать мученическую кончину, что послужило ему хорошим уроком.
И кажется, можно бы и самому почить во славе, да откуда-то продюсер вынырнул заморский и был признан наигрешнейшим. Авва и за него взялся и с большим усердием искоренил, чтобы впредь помнил, кому дорогу переходить. Наконец выдохнул, в грехометр заглянул, а тот ему:
Подумайте! На минуту нельзя отлучиться! Пошел к этому грешнику-самозванцу и яблоко ему скормил с редкими ядами. Уж теперь-то авва мог со спокойной совестью называть себя первым грешником.
На что только ради духовного преуспеяния не пойдешь! И новоначальным наука:
– Грешник?
– Да.
– Докажи!
Мед и сахар
Когда свет отключили, стали у аввы Аргамедонта сливы киснуть с абрикосами. Чтобы добро не пропадало, поставил на плиту кастрюльку и все туда погрузил, компот варить. А сам думал на огород идти баклажаны посмотреть. Да разве дадут? Разнеслось в воздухе благоухание и душеспасительные дымы: святители явились с ангелами из мира радости и покоя. У Аргамедонта аж ведро из рук выпало: «Вот ведь напасть! Раньше раз в день являлись, а теперь уже и по два, по три раза, а то и ночью! И все разные!»
Авва человек был деликатный. Гостям табуретки предложил, а херувимам корм в блюдца подсыпал из вежливости – гости все-таки!
– Ну. как там. в целом.
– Да ничего. Блаженствуем.
– А что у вас с погодой?
– Солнечно. Без осадков.
– А у нас так дожди уже неделю. Боюсь, пропадут мои помидоры. Некоторые чернеть начали. Я аджики хотел наделать. Вот попробуйте. Сахара четыре ложки кладу. Чувствуется?
– Какая аджика у вас светленькая! Можно я еще положу?
– Конечно! Я вам и баночку с собой заверну. Так и поговорили.
Херувимы подхватились, все прощаются, один святитель даже слезу пустил.
А у Аргамедонта чуть компот не выкипел. Успел спасти. Налил чашечку и пирожок с корицей порезал, сливочного масла кусочек и сыра – ой, вкусно! Сел было перекусить – опять ангельское пение. Хорошо, что стол накрыт! Только опять новые какие-то и все такие торжественные, нимбы чистотой сияют.
– Ну… Как вы сами?
– Все хорошо весьма! Вернее, зело.
– А у меня, знаете, пирог свежайший. Нет, вы не отказывайтесь! Удивительный пирог вышел! Вы лучше сюда пересядьте от сквозняка на подушечку. Это ничего, ничего, кошки, знаете, у меня тут обычно спят, вот я и не убираю. Нет, нет! Только с маслом! Как же можно без масла? Зачем тогда и жить? И варенье сверху кладите, не стесняйтесь. А я вам не показывал одеяло стеганое? Ой, слушайте, с весны шью! Я ведь никогда и не пробовал, а вот думаю: неужели не получится? Нет, это синтепон – даже и не знаю, как это пишется, но теплый и, знаете, совсем не давит. Так под ним спится хорошо!
Пирогами угощаются и беседы ведут. Вернее, старец разговор поддерживает, а святители все больше молчат и величественно кивают.
Как-то Аргамедонт на прощанье одного херувима из видения выдернул:
– Вы всё ко мне ходите, а никаких откровений не даете. Может, что не так?
– Это ведь не для тебя откровение, а для святителей. Господь их за наставлением посылает, чтобы мудрости у тебя набрались. У нас в раю все так торжественно, что среди святых эпидемия началась. Засахариваются. Сидит себе святитель, плоды райские вкушает в блаженстве, и не заметишь, как сахаром схватится. Райская оторопь. Чисто земное заболевание. И как его в рай занесли? Да и вообще, со святыми хлопот не оберешься. Только у тебя душу и отводим!
Суета!
Авва Евельмеродах не торопился спасаться:
– Чего мне рваться? Имя у меня и так звучное, у всякого уважение вызовет.
Но в среду встретил старца Адонисека и призадумался, можно ли только на имя уповать. А потому развил небывалую активность, чтобы нечто полезное совершить и имя свое доброе в истории оставить.
Был он семи пятниц во лбу, а потому начал с неслыханного: изобрел единственные в мире немые часы и начал распространять. Вещь броская, запоминающаяся: огромный глаз, который часы не отбивает, а вымаргивает, а по бодрости зрачка можно определить, когда дело к вечеру идет. Глубокий душеспасительный смысл был в них заложен, но население не приняло, потому что будильника нет и дети пугаются.
