О нем доложили Сталину - [4]

— Все будет нормально, ребята, — заверил Петр бывших своих подчиненных и спрыгнул в траншею.

Комья мерзлой земли посыпались на дощатый настил и покатились в блиндаж. Сержант отбросил их сапогом и недовольно буркнул:

— Че грязь тащишь.

— Может, еще ноги вытереть? — огрызнулся Петр и, отодвинув его плечом, протиснулся в блиндаж.

В нем царил полумрак. В тусклом свете фитиля-самоделки, сделанного армейскими умельцами из гильзы сорокопятки, бледным пятном отсвечивало невыразительное лицо. Физиономия особиста ничего не выражала. Перед ним на наспех сколоченном из досок столе лежали тощие папки, стопка листков бумаги, ручка с обгрызенным концом и пузатая чернильница.

«Ручка — самое опасное оружие особистов, — вспомнил Петр мрачную шутку о военных контрразведчиках, гулявшую в армейской среде, и с горечью подумал: — Для кого — война, а для кого она — конторская писанина».

Особист поднял голову и, откинувшись на стенку блиндажа, принялся буравить окруженца подозрительным взглядом.

«Глаза только не проешь. Меня этим не возьмешь. Видал таких», — заговорило в Петре давнее неприязненное отношение к военным контрразведчикам.

Незадолго перед войной на складе ГСМ из-за нерасторопности техника произошла утечка бензина. Ретивый особист тут же взялся раскручивать дело о группе вредителей, а из него, Прядко, принялся лепить главного организатора «преступления». Расследование набирало обороты и катилось к военному трибуналу. От суда Петра и других «вредителей» спас арест самого особиста: он оказался «пробравшимся в органы троцкистом и агентом мирового империализма». Но на том злоключения интенданта Прядко не закончились.

Спустя два месяца его снова вызвали в особый отдел — на этот раз из-за антисоветских разговорчиков, которые вели подчиненные, — и, изрядно помурыжив, отпустили.

И от этой встречи с особистом Петр не ждал ничего хорошего. А Макеев все держал многозначительную паузу. Ему надоело торчать перед ним свечкой, и, не спрашивая разрешения, он сел на чурбак, заменявший табуретку. Особист грозно сверкнул глазами и тоном, не сулящим ничего хорошего, начал допрос:

— Быстро! Фамилия, имя, отчество?

— Прядко Петр Иванович, — представился Петр.

— Звание?

— Техник-интендант 1-го ранга.

— Должность?

— Начальник головного склада горючего 5-й армии Юго-Западного фронта.

— А как стал команді іром этого… — Макеев не мог подобрать слова и кивнул в сторону полога, закрывавшего вход в блиндаж.

— Война не спрашивает, она сама назначает, — с вызовом ответил Петр.

— Да-a? Это мы еще посмотрим, кто и куда тебя назначил.

— Ну, смотри-смотри.

— И посмотрю! Гляди, чтоб потом локти не кусал, — пригрозил Макеев.

Петр поиграл желваками на скулах и промолчал. Прошлый печальный опыт общения с особистами говорил: злить их — себе выйдет дороже. Макеев же, посчитав, что угроза возымела действие, решил не тянуть резину и сразу взять быка за рога, но, встретившись взглядом с «интендантишкой», понял: не стоит спешить. В свете нещадно чадящего фитиля из-под кудрявой пряди волос на него с вызовом смотрели карие глаза. Судя по всему, Прядко был «крепким орешком», и Макеев решил использовать проверенный прием, — пошелестев бумагами, сделал первый выпад:

— Гражданин Прядко, а как ты объяснишь, что пять месяцев скрывался на территории, оккупированной врагом?

— Я-я?! Скрывался? — опешил Петр.

— Ну, не я же, — хмыкнул Макеев и, не давая опомниться, обрушился на него с новыми обвинениями: — Почемууничто-жил партбилет? Где личное оружие? Почему раньше не вышел на соединение с частями Красной армии?

Петр был потрясен абсурдностью вопросов. А Макеев продолжал наседать — взял из стопки бумаги чистый лист, пододвинул к нему и сказал:

— Короче, бери ручку и пиши. Только не вздумай юлить, со мной этот номер не пройдет!

— Пи-сать? — чужим голосом спросил Петр.

— Не петь же?! Ты не соловей, шо б слушать тебя, — с кривой ухмылкой заметил Макеев и придвинул чернильницу с ручкой.

Петр не шелохнулся и глухо произнес:

— За меня трофейный автомат росписи ставил.

— A-а, все вы так говорите, а как копнешь, то такое говно вылазит…

— Говно-о? Т-ы-ы чего несешь! Мы там своей кровью умывались, пока вы тут линию фронта выравнивали! Мы… — вскипел Петр.

— Чего-о? — взревел Макеев. Папироса, зажатая в уголке рта, сползла с губы и шлепнулась на стол, а когда к нему вернулся дар речи, он обрушился на Петра с угрозами: — Молчать, гад! Ты на кого пасть разеваешь? Я тебя как вошь одним пальцем раздавлю!

— На это вы мастера. А кто с фрицем воевать будет? Кто?

— Заткнись, пока не шлепнул!

— Не пугай, пуганый уже. Я не в обозе отъедался, а фрицев колошматил.

— Молчать! Да я тебя… — взвился Макеев и ухватился за кобуру.

Петр дернулся вперед. Тут же за его спиной угрожающе заворочался сержант, и лязгнул затвор автомата. Наступившую вязкую тишину нарушали лишь прерывистое дыхание и треск нещадно чадившего фитиля. В отблесках тусклого пламени лица Макеева и Прядко, искривленные судорогами, напоминали уродливые маски. Несколько секунд они сверлили друг друга пылающими взглядами. Макеев, не выдержав, отвел глаза в сторону. Подрагивающая от напряжения рука отпустила кобуру. В блиндаже воцарилось гнетущее молчание.