О насилии - [7]

Либеральные коммунисты не хотят быть просто машинами для создания прибыли. Они хотят, чтобы их жизнь имела более глубокий смысл. Они выступают против старомодной религии, но за духовность, за неконфессиональную медитацию. Общеизвестно, что буддизм предвосхищает науки о мозге, что сила медитации может быть научно измерена! Их лозунг — это социальная ответственность и признательность: они первыми признают, что общество было чрезвычайно добро к ним, позволив им раскрыть свои таланты и накопить богатство, поэтому они должны отдать что-то обществу и помочь людям. В конце концов, в чем смысл их успеха, если не в помощи людям? Только эта забота делает успех в бизнесе значимым.

Надо задаться вопросом, действительно ли здесь есть что-то новое? Не является ли это просто установкой, которая получила теперь всеобщее признание, в отличие от старого доброго дикого капитализма времен американских крупных промышленников, когда она была своего рода исключением (хотя и не таким уж значительным, как может показаться)? Старый добрый Эндрю Карнеги нанял частную армию для жестокого подавления профсоюза на своем сталелитейном заводе, а затем завещал значительную часть своего богатства на поддержку образовательной, художественной и гуманитарной деятельности. Этот стальной мужик доказал; что у него было золотое сердце. Точно так же сегодняшние либеральные коммунисты одной рукой отдают то, что они сначала взяли другой. Это заставляет вспомнить о шоколадном слабительном, продающемся в Америке. Его реклама сопровождалась парадоксальным призывом: «У вас запор? Ешьте больше этого шоколада!» Иными словами, чтобы избавиться от запора, ешьте вещь, которая его вызывает.

Та же структура — одна и та же вещь снимает угрозу, которую сама же и создает, — широко распространена в сегодняшнем идеологическом ландшафте. Возьмем, например, фигуру Джорджа Сороса, финансиста и филантропа. Сорос олицетворяет самую безжалостную спекулятивную эксплуатацию в сочетании с ее противоположностью, гуманитарной озабоченностью катастрофическими последствиями для общества, создаваемыми необузданной рыночной экономикой. Даже его повседневные занятия отмечены самоотрицанием: половину своего рабочего времени он уделяет финансовым спекуляциям, а другую половину — гуманитарным мероприятиям вроде финансирования культурной и демократической деятельности в посткоммунистических странах, написания книг и эссе, то есть деятельности, которая в конечном счете направлена на борьбу с последствиями его собственных спекуляций.

Два лика Билла Гейтса соответствуют двум ликам Сороса. Суровый бизнесмен уничтожает или покупает конкурентов, стремится к подлинной монополии, использует всевозможные уловки, чтобы достичь своих целей, в то время как величайший филантроп в истории человечества бесхитростно вопрошает: «Зачем нужны компьютеры, если люди страдают от недоедания и умирают от дизентерии?» В либерально-коммунистической этике безжалостной погоне за прибылью противостоит благотворительность. Благотворительность — это гуманитарная маска, скрывающая оскал экономической эксплуатации. Предаваясь масштабному надувательству своего Сверх-Я, развитые страны «помогают» неразвитым помощью, кредитами и т. д., избегая тем самым ключевого вопроса, а именно — своего соучастия и своей ответственности за бедственное положение неразвитых⁷.

Отсылая к батаевской идее «общей экономии» суверенной траты, противопоставляемой «ограниченной экономии» бесконечного капиталистического стремления к наживе, немецкий философ-постгуманист Петер Слотердайк рисует картину отделения капитализма от самого себя, его имманентного самопреодоления: капитализм достигает наивысшей точки, когда он «порождает из самого себя свою собственную наиболее радикальную — и единственную плодотворную — противоположность, полностью отличную от того, что были способны себе представить классические левые, погрязшие в своем пессимизме»⁸. Его положительное отношение к Эндрю Карнеги служит полезной подсказкой: суверенный самоотрицающий жест бесконечного накопления богатства состоит в трате этого богатства на вещи, не имеющие цены и находящиеся за пределами рынка: общественное благо, науки и искусства, здравоохранение и т. д. Этот заключительный «суверенный» жест позволяет капиталисту вырваться из порочного круга бесконечного расширенного воспроизводства, получения денег для того, чтобы заработать их еще больше. Когда он жертвует свое накопленное богатство на общее благо, капиталист отрицает самого себя как простую персонификацию капитала и его воспроизводимого обращения: его жизнь приобретает смысл. Речь больше не идет о расширенном воспроизводстве как самоцели. Кроме того, капиталист таким образом совершает сдвиг от эроса к тюмосу[6], от извращенной «эротической» логики накопления к общественному признанию и доброму имени. Это равнозначно возведению фигур вроде Сороса или Гейтса в ранг воплощения внутреннего самоотрицания самого капиталистического процесса: их благотворительная деятельность — их огромные пожертвования на общее благо — это не просто их личная особенность. Не важно, сколько здесь искренности или лицемерия: это логичный итог капиталистического обращения, необходимый со строго экономической точки зрения, так как он позволяет капиталистической системе откладывать свой кризис. Благотворительность восстанавливает баланс — своеобразное перераспределение богатства в пользу действительно нуждающихся, — не попадая в роковую ловушку: разрушительной логики возмущения и обиды и принудительного перераспределения богатства государством, которые могут привести лишь к всеобщей нужде и страданиям. Можно добавить, что она также избегает другой формы восстановления своеобразного баланса и утверждения