О нашем жилище - [23]

Любопытно, что древний тип «жилой башни», дома-крепости, сохранявшийся на Ближнем Востоке неопределенно долгое время, перенесенный арабскими завоевателями в Испанию, становится чрезвычайно популярным. В небо маленьких городков одно за другим поднимаются горделивые сооружения. Площадь их «подошвы» невелика и на 3/4 занята толстыми стенами, но с каждым последующим уровнем стены становятся тоньше, а площадь внутренних помещений больше. Над кровлями двух - и трехэтажных зданий ремесленников и купцов поднимаются «небоскребы» того времени высотой 30, 40, 70 и даже 90 метров. Эти странные жилища баронов оспаривают высоту у башен уже возведенных тогда романских соборов, у их колоколен… Когда крепнут городские коммуны XIII века, горделивые башни сносятся одна за другой, и только на старых фресках, да в маленьком итальянском городке Сан-Джиминьяно, да в центре Болоньи сохранились эти следы минувшей эпохи.

К середине XIV века три типа западноевропейского жилища получают уже совершенно развитые формы. Это дом и двор городского подмастерья или зажиточного крестьянина, выстроенные, как правило, из кирпича (хижины бедноты не меняются совершенно - их облик дошел до нас в живописи, через непрестанно возобновляющуюся в новых формах сцену Рождества) в два этажа. Это дом мастера одного из ремесленных цехов или члена купеческой гильдии, почти всегда трехэтажный, с высоким чердаком, используемым как склад. Первый этаж всегда занят мастерской или лавкой; второй служит для приема гостей (кухня устраивалась на первом и иногда на втором этаже, имея прямую связь с погребом); третий - жилой, а балка с железным блоком, то есть простейший подъемник для грузов, ясно указывает на назначение огромного, иногда в два уровня, чердачного пространства. Наконец, это городской или чаще внегородской дом-замок.

Назвать такой замок семейным жилищем сложно. В самом деле, вот как описывает хозяйство графа Гастона де Фуа французский хронист XIV века Жан фруассар: «… Он избрал двенадцать наиболее способных своих вассалов, чтобы они следили за состоянием его финансов: двух на каждые два месяца, с тем чтобы один проверял другого. Он держал в кабинете денежные сундуки, откуда одаривал рыцарей, пажей и джентльменов, которые собирались в прихожей, и никто не уходил от него без подарка… Он был легко доступен и охотно вступал в разговор, будучи, впрочем, лаконичен в ответах и советах своих. Он держал постоянно четырех секретарей, писавших его письма и делавших копии, и каждый из них должен был быть под рукой, как только он выходил из опочивальни… Когда в полночь он выходил из своих покоев, чтобы проследовать на ужин, двенадцать слуг с факелами шли, освещая ему путь. Зал (столовой) был полон рыцарей и вассалов…» и т. п.

Очевидно, что и тогда, да и позже жизнь владельца замка была подчинена строгому ритуалу, исполнение которого было социальным правилом. Помимо семьи графа в «доме» постоянно пребывало не менее полутора - двух сотен человек.

Впрочем, необходимо иметь в виду, что и дома нарождавшейся буржуазии, будь то в Лондоне или Амстердаме, были в известном смысле уменьшенными подобиями баронских или графских замков. Дело не только в том, что буржуа стремились по возможности воспроизводить манеры, костюм, стиль поведения аристократов, хотя и это существенно. Следует помнить, что низкая цена труда и избыток рабочих рук на рынке труда и тогда, и много позже приводили к тому, что любой зажиточный дом был полон прислуги. О характере, о масштабе крупных городских жилищ в конце средневековья или в начале эпохи, которую принято называть Возрождением, нам повествуют не столько книги (только в XVII веке недворяне станут героями литературы, хотя «плутовской» роман, наполненный людьми из социальных низов, возникает столетием раньше), сколько живопись и в особенности сухие тексты документов. Так, в одном из контрактов на строительство лондонского дома в 1308 году можно прочесть:

«Симон из Кентербери, плотник, предстал перед мэром и олдерменами в следующую субботу после дня св. Мартина, во второй год правления короля Эдуарда, сына короля Эдуарда, и заявил, что он построит из собственных средств, «под ключ», для Уильяма из Хейнингтона, меховщика, до праздника Пасхи следующего года «зал и комнаты с трубой (камином), и кладовую между названными залом и комнатой; и «светлицу» (соллар) над комнатой и кладовой; а также «ориоль» (эркер, большое окно, сильно выдвинутое из плоскости стены) в конце зала, над высокой скамьей (помостом); и еще одну ступень с «ориолем» от уровня земли до дверей в названный зал; и два помещения, одно супротив другого, для погребов под залом; и нишу для водостока, с двумя трубами, ведущими в названный водосток; и одну конюшню… длиной, между названным залом и старой кухней, двенадцати футов шириной, с малой «светлицей» над каждым стойлом; и высокий чердак над названной «светлицей»; и с одного конца «светлицы» должна быть кухня с трубой; и еще должен быть устроен «ориоль» между названным залом и старой комнатой, шириной восемь футов… И названный Уильям из Хейнигтона заявил, что он обязался заплатить вышеупомянутому Симону за вышеперечисленные работы сумму в 9 фунтов 5 шиллингов 4 пенса, полсотни шкурок весенней куницы, мех на женский плащ и мех на платье для названного Симона…»