О нас троих - [11]

— Слушай, если нет другого выхода, то мы просто возьмем и всё украдем.

— То есть как украдем? — поразился я, одновременно возмутившись и растерявшись, и тут же представил себе, как нас хватает полиция и бросает в тюрьму.

— Да, возьмем и украдем, — повторил Марко, хотя вряд ли он сам смог бы объяснить мне, где и как мы это сделаем. Впрочем, такое поведение было вполне в духе времени: такие книги мы читали, такую музыку слушали, такие смотрели фильмы, такое настроение витало в воздухе, и мы вполне могли объявить себя преступниками, хоть на поверку выходило, что мы самые что ни на есть безобидные люди на свете.

В итоге оборудование для фильма мы с Марко действительно украли, пусть и не принимая в этом личного участия. Как-то в субботу вечером я шел по проспекту возле своего дома, погруженный в мысли о Мизии, которая не смогла приехать в Милан из-за работы, и встретил Сеттимио Арки — мы познакомились три года назад, во время путешествия по Умбрии. Он был невысокого роста, худой, длинноволосый, с острой бородкой и совершенно неугомонный от избытка внутренней энергии. Взглядом и повадками он напоминал дикого зверька, юркого, неказистого, но невероятно живучего. Сеттимио то и дело ездил в Марокко и на Восток, уже много лет он возил оттуда гашиш, пряча его в деревянных статуэтках и столиках, и сбывал в Милане. Его жизнь не ограничивалась наркоторговлей, хотя она и была основным источником его доходов: он мог вдруг поддаться благородному порыву, настоящей его страстью была рок-музыка; его квартира на западной окраине города была почти полностью завалена чрезвычайно редкими пластинками. С ним было непросто, он страдал чем-то вроде мифомании, и понять, когда он говорит правду, а когда выдумывает, было просто невозможно, сомнения оставались всегда. Например, как-то раз я ехал на велосипеде, и меня догнал Сеттимио на здоровенном японском мотоцикле с очень низкой посадкой, спросил: «Как он тебе?», сказал: «Представляешь, сто лошадиных сил. Только что купил», — продемонстрировал, как ревет работающий вхолостую двигатель; когда мы встретились в следующий раз, Сеттимио сообщил мне, что мотоцикл у него украли, но при этом у него был столь равнодушный вид, что я невольно засомневался, покупал ли он вообще когда-нибудь мотоцикл или просто одолжил у кого-то прокатиться.

В другой раз я встретил Сеттимио в самом что ни на есть плачевном состоянии, и он сказал, что у него умерла мать, выслушал от меня слова соболезнования и утешения, а через несколько дней я совершенно случайно увидел его вместе с матерью выходящими из супермаркета и увешанными пакетами с покупками. Случалось и по-другому, его рассказы я сразу воспринимал как чистое вранье, а потом обнаруживал, что он говорил правду, разобраться сразу было просто невозможно, он себя ничем не выдавал.

Когда мы столкнулись возле моего дома, Сеттимио радостно бросился ко мне и потащил в ближайший бар пропустить по стаканчику. Чтобы не слушать его байки, я постарался побольше рассказать ему сам: о фильме, который мы с Марко собирались снимать, о том, что у нас нет ни камеры, ни пленки, ни денег, чтобы их купить или взять напрокат. Он слушал меня, потягивал коктейль с мартини, кивал, смотрел по сторонам и, наконец, заявил:

— Тоже мне, проблемы.

— То есть? — удивился я, и все думал, что мог бы порекомендовать его Марко на роль в фильме, хотя бы за его глаза, как у хищника-неудачника, который решил выживать любым способом.

— Тоже мне, проблемы, — повторил Сеттимио Арки. При этом он ни минуты не оставался в покое: колени ходили ходуном, тощее тело, плечи, голова — все дергалось, да и взгляд перехватить было невозможно — то ли он таким образом запутывал собеседника, то ли не мог справиться с постоянной внутренней тревогой. (Марко тоже не знал ни минуты покоя: ни дома, ни на улице, но впечатление он производил все же другое, словно постоянно искал что-то и не мог найти.)

— Что ты хочешь этим сказать? — снова спросил я, чувствуя, что слабею, впустую растрачивая слова, и еще мной овладело внезапное отчаяние при мысли, что Мизия осталась во Флоренции.

— Оборудование я тебе достану, — сказал Сеттимио Арки, не сводя глаз с попы девушки, которая надевала пальто, собираясь уйти. — Только дайте роль в фильме. Черт возьми, я же всегда мечтал стать актером! — Он прицелился в меня указательными пальцами обеих рук, будто из двух пистолетов, и засмеялся своим торопливым, судорожным смехом.

Через несколько часов я уже забыл об этой встрече и снова принялся обсуждать с Марко в самой абстрактной форме, что бы мы хотели сделать, открыть, показать нашим фильмом. Опять мы углубились во второстепенные детали, неумолимо приближаясь к основному препятствию — реальным проблемам.

Но Сеттимио Арки ничего не забыл: через пять дней после нашего разговора он позвонил в домофон моего дома:

— Ливио, выйди-ка на минуту, да поживее.

Раздраженный его командным тоном, я все же спустился вниз, Сеттимио усадил меня в видавший виды «фольксваген-жук» и кивнул на заднее сиденье: там лежали два мешка для мусора, а в них — коробки с цветной пленкой Kodak и старая шестнадцатимиллиметровая камера Beaulieu с дополнительными бобинами, солнцезащитными блендами и кучей всяких принадлежностей, а еще профессиональный магнитофон Nagra.