О нас - [36]

-- Перестаньте, Викинг! Вас послушать, так одно остается -- повеситься!

Викинг удивленно приподнял брови. Ах, эти славянские интеллигенты!

-- Почему? никак не понимаю. Почему мы должны непременно приходить в отчаяние, если дадим себе труд посмотреть на вещи здраво и трезво? Сами же проповедуете, что без политики в жизни не обойтись, а в ней чувства играют правда большую роль, но не главную. Я вполне согласен с Демидовой, которая говорит, что если еще нет пушек, которые сами бы стреляли, а стреляют из них все таки люди, и всякая диктатура держится не на штыках, а на тех людях, которые держат эти штыки -- то люди играют не меньшую, а может быть даже большую роль, чем эти штыки и пушки... Принятие во внимание чувств еще не исключает трезвости оценки. Не спорю, что произвести операцию над собой -отсечь от себя или зачеркнуть, пусть не все, но некоторые идеалы -- это больно, невыносимо больно. Да, не кривите губы от такого старомодного слова, как идеал. Все равно без него не обойтись, если вы считаете себя человеком. Но с некоторыми идеальными понятиями приходится расстаться, -- может быть нашему поколению только. Преданность родине -- идеальное понятие, неправда ли, все равно, выражается ли оно в "за веру, царя и отечество", или иначе. Но если родины нет -- и не будет долгое время -- то этот идеал отпадает.

-- Ну, а если родина позовет? -- спросил Владимир.

Викинг хотел что-то видимо сказать, глаза у него блеснули, но он еще больше прищурил их и сдержался.

-- "Простит вашу вину" -- как это говорится -- это вы хотите сказать? -- процедил он сквозь зубы. -- Вы забываете, молодой человек, что я -балтиец. У нас было, правда, несколько сот коммунистов -- но все они сидели в тюрьме -- или в Москве, куда им и дорога. Нас просто раздавили, и я отступил вместе с другими. Но, если бы я был русским, то поверьте, для меня был бы вопрос только в том, прощу ли я своей родине то, что мой народ наделал на ней, а не в моей "вине" с советской точки зрения! Нет, я не из тех, кого можно "позвать". Сейчас -- некому. Потом -- будет поздно для нас.

-- Что же остается? -- почти крикнул Владимир. -- Сдаться без боя?

Викинг усмехнулся.

-- Сдать в архив ваш пафос, прежде всего. И попробуйте сражаться не за тот идеал, который рухнул, а за собственную жизнь -- она тоже никогда еще не давалась без боя. За то, чтобы дать что нибудь другим -- и близким, и просто людям. Вы спрашиваете, что остается, когда рушится само основание, на котором построен был мир? Остаются прежде всего -- люди. Если их у вас нет -- найдите. Люди всегда найдутся. И не забывайте о себе -- потому что ради собственного достоинства вы обязаны думать о себе тоже, и только достигнув независимости можете дать что нибудь и другим. И есть еще и мир, и солнце. Дается все это даром, но если вы берете и не даете ничего взамен, оставаясь пустоцветом -- горе вам!

-- Правильно значит, заметил ваш Один из четырнадцати -- улыбнулся Платон -- что же еще остается нам, как не заниматься философией, и смотреть в корень вещей?

-- Корни должны давать побеги, не забудьте -- усмехнулся Викинг, вставая и расправляя плечи, и в такт мыслям улыбаясь Демидовой, сидевшей дальше у окна. У нее в стакане была налита густо коричневая жидкость -подболтала, себе значит нескафе в лимонад -- и она быстро писала на узких полосках шершавой бумаги. Определенно сочиняет что-то -- подумал Викинг, когда она подняла напряженные, обдумывающие глаза и встретив его взгляд, улыбнулась в ответ.

Еще дальше сидело двое. Эти не жили в Доме Номер Первый, но заглядывали иногда, и Викингу, как всегда, хотелось подойти к одному из них, невысокому человеку с круглой головой, круглыми плечами и почти немигающими, холодными до дна глазами, и, не говоря ни слова, бить его тяжелым кулаком, сокрушительными ударами, долго и на смерть, чтобы не встал больше. Это дикое желание появилось у него как только он увидел его в первый раз, и только потом прошел зловещий слух, что он повидимому чекист, вылавливающий для Смерша людей. Второго, с которым он постоянно был вместе, новые эмигранты тоже определили сразу: прохвост, партиец и карьерист. Своих они узнают, наметался глаз! В его присутствии разговоры затихали сразу -- от обоих несло мертвечиной. Только второго не стоило даже бить -- и руки подавать тоже, хоть он и старался при случае разыгрывать из себя рубаху-парня, не выпуская притом собеседника из присматривающихся, хитрых и хамоватых глаз. Надо заслонить от них Демидову, на всякий случай. Викинг шагнул к ее столику.

-- Пишите -- или записываете?

-- Вот именно -- улыбнулась она облегченно -- хотелось записать. Слышала на днях историю ... знаю обоих действующих лиц. Вы, между прочим, тоже. А настроение у меня сегодня то ли от этой истории, то ли вообще, самое элегическое... ах Боже мой, рояля нет. Села бы и играла "Осеннюю песнь" Чайковского или такое же вроде -- всегда можно найти выход в музыке: все растворяется, и каждый звук, то ли серебряным молоточком кует, то ли колокольчиком звенит, не песня, не музыка даже, а мельчайшая серебряная пыль сухого чистейшего снега просеивается сквозь все, что накопилось -- и очищает его, и -- все проходит. А так -- получилось вроде стихотворения в прозе, самой неловко.