О нас - [32]
-- Викинг скоро совсем стихами заговорит...
Но этому голосу никто не ответил. По лестнице, коридорам дома шли ощупью, каждый в свое логово, и все таки, долго согреваясь, натягивая на себя все, что было, курили в темноте, грея руки у тлеющего кончика подаренных американских сигарет, и в тяжелой, холодной, темной ночи дома звенело еще по разным углам ускользающей в сон улыбкой: "Была весна ...!"
-------
5
Потом, в том далеком будущем, которое только мерещится на голой стене Дома Номер Первый -- вряд ли кто нибудь из тех, кто переживает эту осень и зиму сорок пятого-шестого года в разных германских городах, лагерях и деревнях, в частных домах -- схожих чем то неуловимым при всей своей разности -- вряд ли кто нибудь вспомнит это время иначе, чем иссера-серую, холодную, дождливую, промозглую, безнадежную осень. Может быть поэтому все постараются как можно скорее забыть о ней.
Даже те, для которых время года -- не только календарь и другое платье, а нечто ощутимое, осязаемое, входящее в жизнь и управляющее ею, движущее ее по ходу извечного цикла. Может быть, для этого необходима связь человека с природой. Ее не обязательно терять и при городской жизни, если только не дать отравить себя опустошенностью цивилизации, лишающей способности иначе мыслить, чувствовать и поступать в зависимости от того -- наливаются ли почки на деревьях или падают последние ржавые листья в мокрую грязь. О да, осень -- самое красивое время года вначале, даже тогда, когда среди серого камня не видно ни одного позолоченного дерева. Небо то все таки есть, поющее осеннее небо сияет над любыми домами. Но есть и глухая, поздняя осень, последняя уборка, отметание угасшего великолепия, последняя болезнь перехода к мудрой, старой зиме. И всякая осень опасна, если человек не успел, не сумел завершить полагающегося ему цикла, застигнут врасплох, не собрал плодов, и у него пустые руки, если у него нет ни силы, ни надежды, и он не смог защитить себя от надвигающегося холода. Холод может быть очень чистым, очень ясным, но он безжалостно требует ответа на поставленные вопросы. Они становятся слишком важными даже для тех, кому свойственно отмахиваться от них -- нет, не удастся, их тоже позовут к ответу: с чем ты пришел? Босиком, когда завтра пойдет -- или сегодня уже идет снег? С голыми руками, которыми надо хвататься за холодное мокрое железо -- ручку двери или ключ в дом? Или у тебя нет ни дома, ни крыши над головой, и тебя сечет ветром, снегом, дождем? Все гордые птицы улетели на юг, и звали с собой -- где же твой полет, твоя мечта, твоя тоска -- та тоска, которая одна только и дает крылья?
Осень так же хороша, как и весна, как и все, вечное для нас -- хороша и золотая, и серая тоже, но осень опаснее других времен года, она проникает вглубь, раздирает душу, и если у души нет крыльев, чтобы подняться навстречу ветру -- если нет ответа на вопросы -- осень губит сдавшихся, поникших -опавшие листья...
Но нет, не только опавшие листья -- вот эта горсточка людей в унылой столовой с закапанными окнами над выщербленным двором со вздыбленными плитами, где даже от рухнувшего сбоку дома не стало светлее -- настолько он безнадежен. Да, они одеты во что-то с чужого плеча, сборное, перешитое из одеял и шинелей, или в облезлые старые шубки и пальто, проделавшие всю войну на городских фронтах -- под налетами. Да, у них выпирают кости на лице и плечах, западают глаза. Да, они врут и изворачиваются с подложными -- и никто не считает подложными фальшивых документов! -- и такими же продовольственными карточками, они покупают или меняют на сотни марок шоколад и лук, топят железные печурки всем, что придется -- и не знают, что им делать дальше, мечутся ошеломленно, стремглав или исподтишка -- да, все это так, но: это не только то, что стало в двадцатом веке уже привычной, обыденной трагедией нищеты: беженство. Трагедией, потому что для многих бегство значило: рисковать головой, -- и многие сбрасывались под откос. Обывательщиной -- потому что горизонт у многих уходит в спасенные, протащенные чемоданы -- и остается в них, в каких то вещичках, вытаскиваемых из потрепанных чемоданов и через двадцать лет, когда эти чемоданы в который уже раз засовываются под те же железные кровати погнувшихся меблирашек, с примусами, крошками хлеба на столе, замазанными кастрюльками (дырявая подметка, подштопанные перчатки, бантик на закрученных локонах) -- во всей той нищенской, хлопотливой, пустозвонной, болтливой и болтающейся, непосильной и неудавшейся эмигрантской жизни, где нибудь в трущобах больших столиц мира, приютивших и такую рвань, наряду с прочей.
Или у многих тоже -- потрепанные чемоданы выбрасываются на чердак или в мусор, ноги на толстых подметках ступают тяжело, но твердо, карманы начинают оттопыриваться -- на боках, щеки отвисают и появляется уверенный басок или гудящая шарманка: да, иногда даже основательно устроились --, упорядочили жизнь, сыты, обуты одеты -- чего же еще? "Чего же еще" не было и в выкинутом чемодане коренного, неизменного, твердолобого обывателя -- с головой профессионального боксера.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.