О Набокове и прочем - [157]

Нада еще более трагическая фигура, чем Ричард, поскольку никого по-настоящему не любит. Стариков родителей она забыла, словно муторный и серый сон; приземленного, непробиваемо жизнерадостного мужа, вытащившего ее из грязи, она искренне презирает; сын, в котором она видит воплощение своих честолюбивых грез, является досадной помехой на пути к абсолютной свободе. В общем, Оутс удалось создать уникальный женский характер: загадочный, непрозрачный, неисчерпаемый (поскольку он показан исключительно с точки зрения пристрастного повествователя) и в то же время до боли знакомый каждому из нас.

Такое же смысловое богатство отличает и весь роман, который, хочется верить, не затеряется среди разливанного моря переводной и доморощенной халтуры и найдет своего читателя – не только среди вымирающих литературоведов-американистов и присяжных газетных борзописцев, в лучшем случае пролистывающих книги по диагонали.

***

В завершение позвольте сказать два слова о странной издательской судьбе романа в России. В 1994 году, в эпоху дикого ельцинского капитализма, когда одна за другой возникали и тут же прогорали мотыльковые издательские фирмы, он был выпущен стотысячным тиражом одним из таких (давно уже почивших) издательств-однодневок. Книгу, помнится, издали в карманном формате мягкообложечного дамского романа вроде изделий серии «Арлекин», с зазывной картинкой на обложке: поджарый хлыщ в смокинге заключает в мужественные объятия шикарную красотку; та томно закинула очаровательную головку с распущенными русыми волосами такой невиданной густоты, будто их взяли напрокат из рекламы шампуней. К радости издателей, тираж был быстренько раскуплен любительницами душещипательного розового ширпотреба à la Барбара Картленд (представляю, как они были разочарованы!). Но в то же время книга не попала ни в одну библиотеку, в том числе и в Ленинку, и не вызвала ни малейшего отклика у критиков. (Как мы помним, в тогдашней прессе еще не было принято рецензировать формульные сочинения массовой литературы, а тем более – образчики розового романа, под который и загримировали «Дорогостоящую публику».) Типичный российский парадокс: книга одной из самых титулованных и плодовитых американских писательниц была выпущена стотысячным тиражом, но ее как бы и не было. В списках не значилась. И только теперь, пусть и выпущенная неизмеримо меньшим тиражом, она получила шанс пробиться к тому серьезному и искушенному читателю, на которого и была рассчитана.

Правда, оформление книги и на этот раз оставляет желать лучшего. И страхолюдное чучело, изображенное на обложке, и желтовато-жухлая бумага (в застойные времена в такую заворачивали колбасу) способны отпугнуть кого угодно. Имеются в издании и досадные опечатки. Так, упомянутый эрудированным повествователем американский критик Лесли Фидлер превратился в «Лесли Фиолер» (С. 91), разом потеряв и согласную в фамилии, и мужской пол.

А напоследок – еще одна пикантная подробность. В выходных данных ваш покорный слуга указан как составитель (sic!!!) и автор предисловия (которого там, разумеется, нет). И даже знак копирайта поставлен. Вот уж не знал… Можете себе представить, как я был удивлен, купив книгу. Да, два года назад мне довелось составить для «Гудьяла» двухтомник эмигрантского писателя В.С. Яновского, и предисловие я к нему написал, но то ведь были «иные берега, иные волны…», к Оутс не имевшие никакого отношения. Придя в себя, я решил: пойду в издательство и потребую гонорар за «состав» и предисловие. Вместо предисловия предъявлю им эту рецензию. И пусть только попробуют не заплатить…

Новый мир. 2002. № 11. С. 185–189.

БУНТУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК УИЛЬЯМА СТАЙРОНА

Шарж Ричарда Уилсона

«Каждый белый на Юге рождается распятым на черном кресте», – под этим чеканным фолкнеровским афоризмом охотно подписался бы и Уильям Стайрон, по мнению которого любой «южанин осознает негра как вечную, непреложную часть самой истории, как компонент самой ткани бытия, и настолько естественной, настолько необходимой, что, убери его, вся эта ткань расползется»429.

(Едва ли нужно разъяснять, кто такой Уильям Стайрон и каково его место в истории американской литературы ХХ века: достойный наследник Фолкнера и Томаса Вулфа, лауреат престижных литературных премий, традиционалист, переросший рамки школ и «измов», затрагивавший в своих книгах самые кровоточащие проблемы человеческого бытия, короче говоря, – живой классик.)

Детство и юность Стайрон провел «неподалеку от округа Саутгемптон, <…> в том краю на виргинском побережье, который обычно включают в черный пояс, потому что население тут преимущественно негритянское»430. Именно там в 1831 году вспыхнуло восстание чернокожих рабов под предводительством баптистского проповедника Ната Тернера, всколыхнувшее весь рабовладельческий Юг: восставшие методично вырезали белое население округа, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей. Правда, черное воинство (не превышавшее сотню человек) так и не смогло увлечь за собой массы рабов. Подавляющее большинство чернокожих осталось пассивным, а некоторые – из числа дворовых слуг – даже защищали жизнь и имущество хозяев. Разграбив несколько поместий и уничтожив около пятидесяти человек, отряд Тернера разложился от вина и мародерства, а при первом же серьезном столкновении с ополчением белых рассыпался; зачинщики, кто раньше, кто позже, были схвачены и после скорого суда казнены. Отчаянный порыв к свободе увенчался сотнями трупов: мстя за убитых, виргинцы и съехавшиеся со всего Юга добровольные каратели перебили множество ни в чем не повинных негров, в том числе и вольноотпущенников. Одним из последних был повешен Нат Тернер, чью предсмертную исповедь записал и вскоре издал адвокат Томас Грей.