О, Мари! - [129]

Мальчик ушел, а девочка, взглянув на меня без интереса, вновь начала играть в мяч. Конечно, для нее я взрослый, мрачный военный дядя…

Из кабинета начальника госпиталя вышел офицер средних лет, одетый в белый халат, и пригласил меня пройти, а сам удалился.

За большим письменным столом сидел добродушный круглолицый человек лет пятидесяти, со светлыми волосами и карими глазами. Рядом на стуле висел офицерский китель с погонами полковника.

– Садитесь, молодой человек. На что жалуетесь? В заключении медицинской комиссии райвоенкомата сказано, что у вас никаких жалоб нет и вы абсолютно здоровы. Потом вы написали заявление, где отметили, что у вас имеется ряд заболеваний, притом довольно серьезных, при наличии которых военная служба невозможна.

– Вы знаете, – промямлил я, – физически я вполне здоров, но… в общем, у меня не в порядке нервная система.

– И как это у вас проявляется, товарищ следователь?

– Ну… я очень легко возбуждаюсь, у меня появляется желание ударить человека, разбить что-нибудь, выступает холодный пот, я начинаю плохо контролировать свое поведение… – повторил я то, чему меня научили пожилая медсестра и подполковник Карпенко.

– А где вы оставили табельное оружие? – неожиданно спросил полковник.

– Я его оставил в сейфе у себя на работе.

– Как же вы с такими слабыми нервами можете работать в прокуратуре, притом не на канцелярской должности, а следователем, которому необходимы железная выдержка и терпение, не говоря уже о гуманности?! Судя по вашей характеристике собственной нервной системы, вы того и гляди кого-нибудь пристрелите. Сами же тогда попадете в тюрьму!

Говорил он спокойно, с едва заметной иронией. Его доброе лицо и размеренный доброжелательный тон внушали мне доверие.

– В общем, молодой человек, как я понимаю, вы не хотите служить в армии. Ну что же, это тоже аргумент. Впрочем, нынешняя ваша служба очень приближена к армейской, так что пусть это будет вашим оправданием.

Мне было нечего возразить. Я отрешенно смотрел на большой шкаф с толстыми книгами по медицине и молчал.

Нажатием кнопки звонка полковник вызвал дежурного офицера и распорядился перевести меня в другую палату, где народу было значительно меньше.

* * *

Устроившись на новом месте, я тут же вышел в коридор к телефону и после нескольких попыток нашел Терезу у Варужана.

– Тереза, – начал я издалека. – Работники прокуратуры раз в два-три года проходят диспансеризацию в военном госпитале. Так вот, я сейчас там, через неделю выпишусь. Мари ни слова, а то начнет беспокоиться! Ясно?

– Конечно, ясно, только неожиданно. А как насчет воскресенья? Она же будет звонить тебе домой.

– Что-нибудь придумаю и тебе сообщу. Как у тебя дела? Кушаешь нормально? Деньги есть?

– Спасибо, все в порядке!

Потом позвонил на работу и сообщил заместителю прокурора, что задержусь в госпитале, предположительно, на срок около двух недель.

– Какой у вас там распорядок дня? – спросил он.

– Обход утром, до двенадцати, потом – свободное время.

– Значит так, отпуска и свободного времени тебе никто не давал. Заскочишь на работу после обхода и постараешься закончить свои дела. Несколько дел, которые тебе переданы недавно, я возьму, а остальные ты должен завершить сам. Все и так загружены до предела.

Пришлось отправляться к начальнику госпиталя за разрешением отлучаться на несколько часов в течение двух дней для завершения срочных уголовных дел. После этого я практически каждый день отсутствовал в госпитале с двенадцати часов дня до шести-семи вечера: завершал дела по работе, бывал дома, встречался с друзьями, – одним словом, как будто жил нормальной привычной жизнью. Возвращался в палату только на ночь и до обеда находился там обязательно. Недолгие телефонные контакты с Мари стали постоянными. По ее интонации я чувствовал, что дела не улучшаются – мсье Азат уже окончательно стал лежачим больным и не выходил из дома.

* * *

Однажды, выйдя под вечер на большую прогулку по госпитальному саду, я опять встретил детей полковника. Девочка крутила хула-хуп, парень старался подтянуться на турнике, что у него не особенно хорошо получалось. Сперва я собирался пройти мимо, а потом неожиданно для себя вступил в разговор:

– А слабо подтянуться раз пятнадцать – двадцать? Или на одной руке?

– А ты разве можешь? – переспросил с подозрением юноша. – Ты же больной!

Я рассмеялся и, ни слова не говоря, скинул с себя военную гимнастерку, а затем, несмотря на то что было уже не так тепло, снял нижнюю рубашку с длинными рукавами, чтобы похвастаться перед ребятами своим натренированным телом. Сначала подтянулся четыре или пять раз на правой руке, потом три раза на левой, потом, не останавливаясь, – больше десяти раз на обеих. Ребята смотрели на меня со сдержанным восхищением. Я заметил, что девочка красива – особой наивно-чистой красотой, присущей детям и подросткам, – и с удивлением обнаружил, что она со своей светлой кожей и пышными светло-рыжеватыми волосами очень напоминает Мари.

Я спрыгнул с турника и молча стал одеваться.

– Дядя! – неожиданно обратилась ко мне девочка. – Вы сказали, что вы следователь. А вы когда-нибудь ловили вора?