О любви - [3]

"Град земной - это мир зла и сатаны, в нём господствует похоть, управляющая и правителями его, и подчинёнными ему народами".

Град Божий - это мир добра и Бога, где "по любви служат взаимно друг другу и предстоятели, руководя, и подчинённые, повинуясь".

Правда психиатр Зигмунд Фрейд в отличии от метафизика Августина был не чужд диалектики, когда писал: "Интересно отметить, что именно заторможенные в целевом отношении сексуальные стремления устанавливают между людьми столь прочную связь. Но это легко объяснимо тем фактом, что они неспособны к полному удовлетворению, в то время как незаторможенные сексуальные стремления чрезвычайно ослабевают в каждом случае достижения сексуальной цели. Чувственная любовь приговорена к угасанию, если она удовлетворяется; чтобы продолжаться, она с самого начала должна быть смешана с чисто нежными, т. е. заторможенными в целевом отношении компонентами, или же должна такую трансформацию претерпеть".

То есть здесь Зигмунд Фрейд признаёт, что можно любить человека даже в то время, когда половое влечение отсутствует, а это уже начало диалектики, признание того, что libido хотя и играет большую роль в Любви но всё таки не всеобъемлющую.

Но до объяснения Человеческой Любви во всём её богатстве и красоте, не исключая, конечно, Любви и Чувственной Фрейд так и не поднялся.

Интересно проследить как описывает развитие Любви Зигмунд Фрейд исходя из концепции человеческого "Я".

Здесь под "Я" нужно понимать, то, что в марксисткой философии описывается как самосознание.

Индивид живущий в социуме среди других индивидов сознаёт, что он в чём-то отличен от других индивидов, что он отличается от Иванова, Петрова, что он не похож на них. И вот это осознание своего отличия от других индивидов и делает его самостью или что то же самое "Я".

По Фрейду любовь есть взаимодействие двух "Я".

Здесь великий психиатр ведёт себя уже как диалектик, то есть он признаёт что у Любви как целого есть две стороны Чувственная Любовь и Любовь Духовная, то есть пытается рассмотреть Человека а значит и проявление его чувств во всём их единстве и полноте. Но, диалектика Фрейда крайне односторонняя, потому, что он расматривает чувственную любовь как противоположность любви духовной, не подозревая и даже не пытаясь вскрыть их великой связи.

По этому поводу Фрейд пишет следующее: "В рамках влюбленности нам, прежде всего бросился в глаза феномен сексуального повышения оценки, тот факт, что любимый объект в известной мере освобождается от критики, что все его качества оцениваются выше, чем качества нелюбимых лиц, или чем в то время, когда это лицо еще не было любимо.

Если чувственные стремления несколько вытесняются или подавляются, то появляется иллюзия, что за свои духовные достоинства объект любим и чувственно, а между тем, может быть, наоборот, только чувственное расположение наделило его этими достоинствами.

Стремление, которым суждение здесь фальсифицируется, - есть идеализация. Но этим самым нам облегчается и ориентировка, мы видим, что с объектом обращаются как с собственным "Я", что, значит, при влюбленности большая часть нарцистического либидо перетекает на объект.

В некоторых формах любовного выбора очевиден - даже факт, что объект служит заменой никогда не достигнутого собственного "Идеала Я". Его любят за совершенства, которых хотелось достигнуть в собственном "Я" и которые этим окольным путем хотят приобрести для удовлетворения собственного нарциссизма"

С последним тезисом великого психиатра можно согласиться, но лишь частично. Ибо Фрейдовское "Я" есть не просто отвлечённое местоимение, а живой чувствующий, а значит и чувственный человек из плоти и крови, надеющийся приобрести в другом человеке не только удовлетворение собственного нарциссизма, но и испытать радости половой чувственной любви, чья бесстыдно-прекрасная красота так великолепно изображена на барельефах индийского храма в Каджурахо.

Здесь диалектик Фрейд вновь уступает место метафизику Фрейду.

Далее он пишет: "Если сексуальная переоценка и влюбленность продолжают повышаться, то расшифровка картины делается еще яснее. Стремления, требующие прямого сексуального удовлетворения, могут быть теперь совсем вытеснены, как то обычно случается, например, в мечтательной любви юноши, "Я" делается все нетребовательнее и скромнее, а объект все великолепнее и ценнее; в конце, концов он делается частью общего себялюбия "Я", и самопожертвование этого "Я" представляется естественным следствием. Объект, так сказать, поглотил "Я". Черты смирения, ограничение нарциссизма, причинение себе вреда имеются во всех случаях влюбленности; в крайних случаях они лишь повышаются и, вследствие отступления чувственных притязаний, остаются единственно господствующими.

Это особенно часто бывает при несчастной, безнадежной любви, так как сексуальное удовлетворение ведь каждый раз заново снижает сексуальное превышение оценки. Одновременно с этой "самоотдачей" "Я" объекту, уже ничем не отличающейся от сублимированной самоотдачи абстрактной идее, функции "Идеала Я" совершенно прекращаются. Молчит критика, которая производится этой инстанцией; все, что объект делает и требует - правильно и безупречно. Совесть не применяется к тому, что делается в пользу объекта; в любовном ослеплении идешь на преступление, совершенно в этом не раскаиваясь. Всю ситуацию можно без остатка резюмировать в одной формуле: