О команде Сталина - годы опасной жизни в советской политике - [43]

.

Новый ритуал — аплодисменты с их градациями (от «Аплодисменты» до «Бурные, продолжительные аплодисменты. Все встают») стал теперь частью всевозможных праздничных собраний, а не только партийных съездов. Советский репортер, очарованный этим, опубликовал почти антропологический отчет о встрече, посвященной достижениям стахановцев (выдающихся рабочих), на которой присутствовали Сталин, Орджоникидзе и другие лидеры. «Разразились аплодисменты, то затухающие, то возобновляющиеся с новой силой, в честь вождя народа товарища Сталина. Когда все успокоилось, взволнованный голос из глубины зала вдруг выкрикнул приветствие в честь Сталина на казахском языке. Стахановцы поднялись на ноги; Сталин вместе с руководителями партии и правительства тоже поднялся; и долго, молча, они страстно аплодировали друг другу»[242].

Сталин был центром этих новых ритуалов празднования, но он был не одинок. Слово «вождь», для обозначения особого типа высшего или харизматического лидера, использовалось в 1930-х годах не только в единственном числе для Сталина, но и во множественном числе (вожди) для членов команды. Чествование вождей было особенно впечатляющим в середине 1930-х годов на больших общесоюзных собраниях жен руководителей промышленности и командиров армии, на которых присутствовали Сталин и команда. В них не участвовали собственные жены членов команды (они были вообще совершенно невидимы в советских СМИ); все это происходило в экстатическом взаимодействии между женами руководителей второго уровня и членами команды — Ворошиловым, Орджоникидзе и Кагановичем — вместе со Сталиным; особенно усердствовали «их» женщины, то есть жены начальников их ведомств: армии, тяжелой промышленности и транспорта соответственно. Валентина Штанге, жена высокопоставленного железнодорожника, впервые увидев Кагановича вблизи, заметила: «Он довольно красивый, а его глаза просто замечательные, такие выразительные! Прежде всего огромное спокойствие и ум, затем целеустремленность и непреклонная воля, но когда он улыбается, то просвечивает его внутренняя доброта»[243].

Появился новый жанр советского фольклора — песни и стихи народных сказителей, традиционные по форме и современные по содержанию. В них не только иносказательно воспевался Сталин, но появилось и новое название для его приближенных — они стали теперь его соратниками[244]. Самым популярным среди соратников был Ворошилов — как любила называть его народная сказительница Мария Крюкова, Клим да Свет Ефремович. Эта популярность была, без сомнения, результатом того, что он часто появлялся на публике в театрально выразительном виде: например, на параде, посвященном годовщине революции в 1935 году, который он принимал в новой маршальской форме, на великолепном коне. Это было временем возвращения военной формы и орденов, которые в первые пуританские послереволюционные годы были отменены. Войска на параде, который принимал Ворошилов, тоже были в новых формах с погонами, которых не видали с царских времен[245]. В своих стихах о Ворошилове казахский народный поэт Джамбул говорит о подвигах Ворошилова в «дыму и огне» Гражданской войны, а также прославляет его как главу армии («Батыр Ворошилов на рыжем коне/Он скачет по площади ветра смелее»[246]). Особая любовь народа к Ворошилову проявилась в появившемся примечательном виде корреспонденции: письмах от людей, которые утверждали, что они его родственники[247]. Подобные письма писали только Ворошилову.

Другим соратником Сталина в народном эпосе, посвященном Гражданской войне, был Орджоникидзе. «Сильный и могущественный воин Сталин быстро встает, прохаживается, гладит свои черные кудри, подкручивает усы и закуривает трубку. Он знает, что делать. Его план одобрен, и Ленин велит ему повести героев Семена Буденного (командира кавалерии) и Орджоникидзе на бой против белых»[248]. У Калинина в фольклоре другой образ; он не рыцарь, а крестьянский староста, который, оказавшись у власти, принимает в Кремле гостей, кормит и поит их. Огромное число людей писали письма Калинину или приезжали в его кабинет в Верховном Совете. «Вы моя единственная радость», — писал один из его корреспондентов[249]. Киров, пока был жив, пользовался популярностью в Ленинграде, но не в общенародном масштабе, и даже получал критические комментарии (говорили, что если прочитать его фамилию задом наперед, получится ворик, то есть маленький вор). Однако после своей безвременной кончины он стал темой народных плачей[250].

Конечно, у народа были и иные средства выражения своих чувств, и тут уже мнения о руководстве высказывались совсем в другом тоне. Популярным жанром были анонимные письма вождям, хотя НКВД делало все возможное, чтобы выявить их авторов. В этих письмах некоторые жаловались, что власть захватили евреи, а неевреи, такие как Сталин и Киров, им продались[251]. Поскольку в составе команды было меньше евреев, чем у оппозиции, вероятно, авторы анонимок просто бездумно повторяли старые сплетни про революционеров, но, похоже, было известно, что жена Молотова — еврейка, а также циркулировали ложные слухи, что Сталин женился на дочери или на сестре еврея Кагановича