О команде Сталина - годы опасной жизни в советской политике - [30]

.

В дополнение к новым людям на флангах были и некоторые старые, отказавшиеся от прошлых ошибок и возвращенные, хотя и на уровни ниже Политбюро. Для некоторых из бывших левых оппозиционеров сталинское движение индустриализации имело большой интерес не только потому, что эта политика исходила от левых, но и потому, что ее реализация в период первой пятилетки была необыкновенно захватывающей задачей. С 1930 года сталинская команда достигла высокого уровня; победив оппозицию и получив решительную поддержку рядовых членов партии, она приступила к осуществлению смелой, агрессивной программы социальных преобразований, казавшейся естественной для революционной партии. Первым среди бывших левых, успешно восстановившихся в партии, был Юрий Пятаков, когда-то близкий соратник Троцкого, который вскоре стал главным заместителем Орджоникидзе в Наркомате тяжелой промышленности[160].

Наступил «героический период нашего социалистического строительства», — восхищался Пятаков[161]. Это чувство, разделяемое командой, было с энтузиазмом воспринято молодыми коммунистами, ставшими «ударной силой» коллективизации, индустриализации и культурной революции. Каганович, один из самых ярких ораторов команды, сказал делегатам комсомольского съезда в 1931 году, что будущее за ними. Первая пятилетка начала «гигантский прорыв, который покажет всему миру, что недалек тот час, когда мы догоним и перегоним самую передовую страну — Соединенные Штаты Северной Америки [так]… Социализм победит… Вы будете хозяевами всего мира»[162].

ГЛАВА З У власти

«КАКОЕ это было замечательное время, — писала в 1950-х годах Екатерина Ворошилова, ностальгически вспоминая общественную жизнь команды, когда еще была жива Надежда Аллилуева, молодая вторая жена Сталина. — Какие простые, искренне добрые, товарищеские отношения. И почти до боли трудно понять, как со временем жизнь в партии усложнялась, и наши взаимоотношения тоже»[163]. Каганович также с удовольствием вспоминал начало 1920-х годов, когда он впервые познакомился со Сталиным. Он и другие до полуночи работали в своих кабинетах в здании ЦК на Старой площади, а затем вместе отправлялись домой в Кремль. Каганович вспоминал, как однажды зимним вечером шел домой вместе со Сталиным, Молотовым и Куйбышевым — веселая группа молодых революционеров, все еще худых и голодных, с густыми шевелюрами и усами. Каганович особенно помнил усы, Киров был единственным в команде без них, пока в 1930-е годы не появились Хрущев и Берия, лысые и без усов. Тогда у них не было никакой особой охраны. Сталин в меховой шапке с опущенными ушами смеялся и разговаривал с остальными, шутил. По словам Кагановича, они были похожи на «вольницу» (это старинное русское выражение могло означать братство вольных людей, но также и банду преступников). Хотя они жили в Кремле, как цари, они не считали себя наследниками царей, и им было трудно даже осознавать себя правителями[164].

«Старые большевики» — термин, обозначавший ветеранов, вступивших в партию до 1917 года. Они были связаны воспоминаниями об общей подпольной организации, ссылках, тюрьмах, эмиграции и, прежде всего, борьбе. В сталинской команде в 1920-х годах отношения были товарищескими, часто дружескими. Форма обращения «ты» часто использовалась даже в официальной переписке. Это был разрыв с традицией ленинской команды, где на «ты» обращались значительно реже, особенно в отношении Ленина: ни один из его товарищей, кажется, не обращался к нему на «ты» в деловой переписке, ни он к ним. Но Ленин был старше и принадлежал к более высокому социальному классу, чем сталинская команда, и, кроме того, в 1920-х годах Сталин не был Лениным для своего круга. Многие из его команды на письме обращались к нему «ты», как и друг к другу, и продолжали так делать в 1930-х годах. По словам Микояна, на «ты» со Сталиным был он, а также Орджоникидзе, Калинин, Молотов, Ворошилов, Бухарин, Каменев. Молотов и Ворошилов часто называли Сталина в письмах Коба, Микоян — Сосо, грузинским уменьшительным вариантом имени Иосиф[165].

К началу 30-х годов некоторые из членов команды располнели, другие облысели, но военный стиль одежды оставался в моде еще несколько лет, как и неформальные привычки внутри команды. Для подчиненных команда предпочитала квазивоенный тон командования, грубый и императивный, иногда оскорбительный (Каганович в прошлом был мастером этого); с простыми людьми предпочитали простой, добрый и доступный стиль, установленный «дедушкой» Калининым; а друг с другом они вели себя как товарищи, а во многих случаях и как друзья. Отказ Сталина от дружбы в политике (в связи с его борьбой с Бухариным) не следует воспринимать слишком серьезно. Дружба очень много значила для него (хотя он мог быть неверным), и вначале команду сплачивала именно дружба. Все изменилось после смерти Кирова (в 1934 году) и Орджоникидзе (в 1936 году), а также под воздействием Большого террора, испортившего личные отношения внутри коллектива. Тем не менее даже после чисток Сталин продолжал неформально общаться именно с членами команды, и так было до конца его жизни. Как и у большей части команды (Рудзу-так и Куйбышев, предпочитавшие художественную среду, были исключениями), его собственные дружеские и социальные контакты, помимо семьи, ограничивались в основном другими старыми большевиками, и после смерти жены в конце 1932 года он еще больше стал полагаться на членов команды.