О команде Сталина - годы опасной жизни в советской политике - [122]

.

Кагановича послали на Урал, возглавлять горно-обогатительный завод в промышленном городе Асбесте, он справлялся плохо и издевался над подчиненными. Всякий раз, когда на заводе происходил несчастный случай, Каганович в истинно сталинском стиле начинал охоту на вредителей[882]. В начале 1950-х Маленков получил аналогичную должность в Казахстане, где руководил гидроэлектростанцией (первоначально он учился на инженера-электрика). Как и Молотов, он много работал и преуспел, зарекомендовав себя как «либеральный» директор. Он подружился с людьми и настолько погрузился в местную жизнь, что был избран делегатом на региональную партийную конференцию. Это очень раздражало Хрущева, и Маленкову был объявлен выговор за «стремление к дешевой популярности». Затем его перевели из Усть-Каменогорска в Экиба-стуз и назначили директором другой, более мелкой электростанции, где в течение десяти лет они с женой жили в одиночестве, под явным надзором КГБ, и боялись, что если подружатся с кем-нибудь, то навлекут на них неприятности[883].

Булганин хотя и не был официально в опале, тем не менее готовился к уходу, на посту председателя Совета министров его сменил Хрущев, который, таким образом, стал главой не только партии, но и правительства. Это произошло в марте 1958 года, а через шесть месяцев Булганин покинул Президиум. Маленков вышел на пенсию в 1960 году, незадолго до своего шестидесятипятилетия. Ворошилов, которому было уже почти восемьдесят лет, ушел из Президиума и с поста председателя Верховного Совета в том же году. О Булганине, который в общественном сознании был связан с дорогими хрущевскими зарубежными поездками, никто особенно не жалел, но Ворошилов, легендарный полководец, которого люди воспринимали как своего дядю или дедушку, сохранил народную любовь[884].

Хотя Хрущев изначально намеревался относиться к своим бывшим коллегам с уважением, у него это не получилось. В 1961 году, во время второй волны десталинизации, когда было принято решение убрать тело Сталина из Мавзолея, антипартийная группа, включая Ворошилова, вновь подверглась нападению. «Некоторые звезды, которые очень далеки от Земли, похоже, продолжают сиять, хотя они уже давно перестали существовать», — пренебрежительно сказал Хрущев, обвинив их в том, что они пытались свернуть разоблачение преступлений Сталина, чтобы скрыть свою собственную вину[885]. В результате все три члена антипартийной группы (кроме Ворошилова) были исключены из партии, что они, по понятным причинам, восприняли очень тяжело. Как жаловался Каганович, с 1957 года они «честно и усердно, как полагается коммунистам, трудились на предоставленных им работах» и никаких новых поводов для критики не давали[886]. Это был печальный конец жизни, которая прошла на партийной работе, но, опять же, они не были первыми, чья карьера закончилась подобным образом.

По окончании работы в Вене Молотову и Полине разрешили вернуться в их старую квартиру на улице Грановского в Москве, а также им была предоставлена дача. Люди обычно не узнавали Молотова на улице, но иногда его видели в Первом зале Библиотеки им. Ленина (зарезервированном для членов Академии наук СССР, профессоров и иностранных ученых). Ходили слухи, что он работал над мемуарами, но оказалось, что он писал трактат по социалистической экономике[887]. Для двух других изгнание из Москвы продолжалось дольше — до 1965 года для Кагановича и до 1968 года для Маленкова. Согласно городской легенде, Кагановича после возвращения иногда узнавали и оскорбляли на улице (все помнили, что он был евреем в сталинской команде), и иногда он вступал в драки с людьми, которые называли его убийцей[888]. Он жил в стесненных обстоятельствах, как и Маленковы, которым в течение некоторого времени приходилось делить квартиру со своей дочерью, пока преемник Валерии на посту директора Энергетического института не пожалел их и не предоставил им собственную двухкомнатную квартиру. Никто не узнавал Маленкова на улице, возможно, потому, что он сильно похудел[889].

К тому времени, когда все три члена антипартийной группы вернулись в Москву, Хрущев присоединился к ним в качестве еще одного бывшего члена команды, ушедшего в недобровольную отставку. После 1957 года, по общему мнению, Хрущев стал еще более напыщенным, несдержанным и склонным к односторонним действиям. Экономическое отставание и целый ряд политических неудач, самой печально известной из которых является кубинский ракетный кризис, привели к тому, что в октябре 1964 года он был снят с должности единогласным голосованием Центрального комитета. Коллеги по Президиуму воспользовались тем, что он находился в отпуске в Крыму и подготовили его смещение. Их претензии к Хрущеву в основном остались теми же, что и в 1957 году — грубость, нетерпимое отношение к коллегам, волюнтаризм, но на этот раз против него выступила не старая гвардия со своим сталинским багажом, а новая, возглавляемая его бывшим протеже, активным участником борьбы с антипартийной группой в 1957 году Л. И. Брежневым. Единственным человеком в Президиуме, поддержавшим Хрущева, был Микоян, который — как он говорил и про Берию в 1953 году — утверждал, что при всех своих недостатках Хрущев еще может принести пользу на менее высокой должности, но его предложение с возмущением отклонили. Хрущев не стал бороться и согласился уйти в отставку. В прессе сообщили, что он вышел на пенсию в связи с «преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья», но тем не менее опубликовали критику его коллег по поводу нарушения им «ленинских принципов коллективного руководства», так что было ясно, что его сместили. Хрущеву разрешили остаться в Москве и сохранить свою квартиру и дачу, а также назначили разумную пенсию