О Феликсе Дзержинском - [14]

В «Павиаке» шла постоянная оживленная дискуссия с членами ППС. Много читали, по вечерам иногда играли в шахматы.

Состояние здоровья Дзержинского тогда оставляло желать много лучшего. Он был переутомлен, страдал болезнью легких. Мы все горячо желали его освобождения из тюрьмы. Мы знали, что на воле хлопочут об этом, по время тянулось медленно.

Наконец в июне 1907 года Дзержинского освободили под залог. Юзеф вышел на свободу и снова стал во главе руководства партии.

Мы были несказанно рады, что ему удалось вырваться из жандармских лап. А он на следующий же день пришел в тюрьму на свидание и целый час стоял у решетки, беседуя с семьями своих товарищей по заключению.

Рыцарь революции.

М., 1967, с. 87–91

Ю. ЛЕЩИНСКИЙ ВОЖДЬ ПОЛЬСКИХ РАБОЧИХ

Феликс Дзержинский войдет в историю как образец революционера-большевика, на героических делах которого будут учиться нынешнее и будущее поколения. Это была фигура, словно вытесанная из цельного куска гранита. Самые славные традиции революционного движения в Польше и самое ценное в русской революции объединились в этом большевистском монолите, гармонически слились в его характере, отличавшемся удивительной разносторонностью. В нем сочеталась безумная храбрость с необыкновенной осторожностью, стальная воля с утонченной впечатлительностью.

Дзержинский обладал пламенной верой в победу пролетарской революции. Эта вера сопутствовала ему всюду: в партийном подполье Варшавы, Лодзи и Домбровского угольного бассейна, в тюремных застенках и в далекой сибирской тайге, в боях Великого Октября и на фронтах гражданской войны, наконец, на невероятно трудном участке социалистического строительства. Эта вера породила в нем энтузиазм, заражавший других и преодолевавший любые препятствия и трудности.

Он с одинаковой страстностью выступал когда-то на партийных кружках и рабочих массовках в Польше, выстукивал длинные беседы в камерах X павильона Варшавской цитадели, организовывал коммуну в орловской тюрьме, учил заключенных читать и писать, мыл тюремные полы, а потом, после революции, освободившей его с каторги, выполнял самые ответственные задания большевистской партии и Советского правительства.

Но этот огненный энтузиазм всегда сочетался с подсчетом практических возможностей, с математически точной выкладкой цифр.

Смелость Дзержинского вызывала изумление. Ярким примером этого был дерзкий побег из Сибири в 1902 году. Царская охранка назвала Феликса Эдмундовича в публикациях о розыске «нахальным человеком». Он бежал по пути следования в ссылку из-под «явного», как гласила жандармская характеристика, «политического надзора».

Своей смелостью и мужеством Юзеф заставлял даже самых ярых врагов склонять перед ним голову. Помню один из таких случаев. Было это в 1914 году, вскоре после начала империалистической войны. Я сидел тогда в знаменитом X павильоне. В тюрьму я попал через год после ареста Юзефа, который в Варшавской цитадели считался почти постоянным жильцом.

Царские власти распорядились перевезти политических заключенных из Варшавы в Орел. Я оказался в одном вагоне с Дзержинским. Нам было весело, хотя и голодно: нас отправили так внезапно, что семьи не успели доставить заключенным продукты на дорогу. На всех станциях по пути мы пели революционные песни. В наказание нас лишили и тюремной пищи. Голод все больше и больше давал себя чувствовать. Наступил такой момент, когда его не могла уже заглушить и боевая песня. Некоторые товарищи начали терять сознание от истощения.

Все наши требования конвойные оставляли без ответа. Мы слышали, как начальник конвоя говорил, что черт его знает, для чего эти церемонии, что, собственно, следовало бы нас расстрелять на месте и что мы можем подыхать с голоду.

Тогда Юзеф категорически потребовал, чтобы начальник явился к нам.

Он пришел вечером на третий день. В ответ на требования Юзефа начальник конвоя заявил: никаких поблажек не будет, а если заключенные осмелятся протестовать, то он прикажет стрелять в них как в «бунтовщиков». Возмущейный до глубины души, Юзеф резким движением разорвал ворот рубашки и, обнажив грудь, крикнул:

— Стреляйте, если хотите быть палачами, но мы от своих требований не отступим. Мы ваших угроз не боимся.

В его словах была такая внутренняя сила, что начальник буквально окаменел. Лица окружавших его стражников и солдат отражали большое беспокойство. Наступила длительная минута гробового молчания. Все заключенные тесно сплотились около высокой, напряженной, как натянутая струна, фигуры Юзефа. Глаза начальника скрестились со сверкающими гневными молниями глазами Дзержинского. Это был бескровный поединок. Начальник конвоя не выдержал, отвернулся и ушел из вагона. Не прошло и часа, как мы получили хлеб, селедку и махорку. Настроение сразу поднялось, нами овладела радость одержанной победы.

Через пять дней мы прибыли в орловскую тюрьму.

Это были очень тяжелые времена. Отрезанные от своих родных мест, заключенные длительное время не получали никакой помощи. В тюрьме же нас держали впроголодь. Почти каждую неделю смерть уносила кого-нибудь из наших рядов. Настроение было не из веселых. Но Дзержинский не пал духом. Он стойко занимался хозяйством камеры, насчитывавшей 70 жильцов. Устраивая внутреннюю жизнь коммуны, ложился последним и вставал первым. Как мать, заботливо ухаживал он за больными. Делился последним куском хлеба.