О дереве судят по плодам - [6]

Сказал и надолго замолчал, как будто и говорить больше не о чем.

Оракова я видел впервые, и мне показалось, что человек он замкнутый, немногословный, и при всем моем усердии его вряд ли удастся разговорить. Тогда я задал ему один из самых тривиальных, но едва ли не самых надежных журналистских вопросов о том, были ли в его работе трудности?

— Еще бы, — негромко ответил Ораков. Подперев лицо ладонью, он помедлил немного и начал свой рассказ. Меня поразила его откровенность. О чем бы он ни говорил, он не сглаживал «острых» углов, не скрывал правды, как бы она ни была сурова и горька. Несмотря на то, что все уже было в прошлом: бессонные ночи, усталость, первые успехи, борьба с тайными и явными противниками — это прошлое все еще продолжало его волновать. Рассказывая о нем, он старался говорить ровно, без «особых эмоций», но это не всегда удавалось. Нередко — помимо своей воли — он «срывался» и резко изменял тон повествования.

Самый первый, самый серьезный в своей жизни «университет» Бегенч Ораков прошел в родном колхозе, по соседству с Евшан-Сары. Поступая сюда, он не имел ни специальности, ни жизненного опыта. Это и послужило основанием, чтобы принять его на должность рядового овощевода. И даже в этой должности он поначалу чувствовал себя неуверенно, боялся, что не справится с нормой, что будет в числе отстающих, а о самом овощеводстве думал как о самом скучном занятии в мире.

А вышло иначе. С нормой он справлялся, а знакомые с детства поля, на которых росли такие же знакомые огурцы, капуста и помидоры, нравились ему теперь во много раз больше, чем когда-либо. Бегенч увидел, что только теперь открылась ему во всем великолепии их неповторимая, близкая сердцу красота. Ему нравился запах пашни, истлевшего навоза, запах пролетающего над полями упругого ветра, вид нежной, беззащитной рассады и работа под жарким солнцем. Нравилось ухаживать чуть ли не за каждым ростком, освобождая его от сорняков, вредных насекомых, вносить удобрения и поливать. Нравилось наблюдать, как эти ровные чистые поля со строгими рядами растений, политые потом бригады, с каждым днем становятся все выше, гуще, красочней, веселей.

И, наконец, уборка урожая. Автомашины, груженные овощами, уходят в город, к покупателю. И если кто-то, покупая овощи, говорил о них доброе слово, Бегенч знал: это доброе слово сказано и в его адрес.

Нет, Бегенч не только не отставал от других, но старался их опережать. Он работал с каким-то веселым воодушевлением и присматривался к опыту именитых, быстро накапливал знания и лет через пять-шесть, перед тем как уйти на срочную службу, мог бы, пожалуй, держать экзамен на агронома. Односельчане хорошо знали Бегенча, любили его за трудолюбие, прямой и открытый характер, за строгость к себе и другим. В то же время он был человеком исключительно скромным, даже застенчивым, а от этого замкнутым, немногословным.

И неизвестно, как дальше сложилась бы судьба Бегенча, если бы, вернувшись из армии, он остался в колхозе, тем более, что уходить отсюда не собирался. Но получилось так, что к этому времени в Берземине очень нужен был заведующий складом сельского потребительского общества.

Руководители Берземинского сельпо долго искали надежного человека. И, наконец, нашли. Их выбор пал на Бегенча Оракова.

Товарный склад, доставшийся Бегенчу от его предшественника, находился не в лучшем виде. Углы помещения заросли паутиной, пол — грязью и мусором. Товары сваливались куда попало и как попало. И немало надо было потратить сил, чтобы потом в этом хаосе отыскать товар и пробиться к нему.

Под стать складу выглядели и сами работники. Люди далеко не старые, они заросли щетиной и не носили спецодежды, а ходили во всем старом, рваном, грязном и мятом. Взгляды грузчиков и других работников были мрачнее осенних туч. Судя по этим взглядам, работа им не нравилась и никто ею не дорожил. Скажи: «Брось!» — и бросят, уйдут.

Примерно через месяц здесь все изменилось. Склад блистал чистотой. Товары были уложены аккуратно и со вкусом. Грузчики, одетые в новенькие синие спецовки, приветливо улыбались и работали с подъемом. Товар, доставленный с торговой базы, они сгружали и укладывали на отведенное место так бережно и осторожно, словно это был не товар, а тяжелобольной, которому грузчики боялись причинить смертельную боль.

Даже воздух изменился. Он складывался из запахов тех товаров, которые были сложены на обширной площади квадратного пола и на длинных стеллажах вдоль стен. Чего тут только не было! Тут тебе и мануфактура, и мотоциклы, и запасные части, и заморские пряности, и фрукты, и изделия кондитерских фабрик, и предметы домашнего обихода — всего не перечислишь. И все это богатство, созданное талантом и руками многих тысяч людей, все это абсолютно новое, чистое, свежее источало неповторимый запах новизны.

Что же предпринял Бегенч, чтобы добиться этой перемены?

Вроде бы ничего особенного. Если не считать двух-трех небольших бесед. Обычно эти беседы проходили во время обеденных перерывов. Работники склада и даже, бывало, некоторые сотрудники сельпо присаживались к столу, доставали съестные припасы и начинали закусывать, а после — привольное чаепитие и неторопливый разговор.