О «дедовщине»: взгляд социального психолога - [10]

Соответственно, офицер, если ему что-то не нравится в боевой подготовке ли, во внешнем ли виде казармы или своего «личного состава» — должен обратиться «по команде» с претензиями к «дедам»; те, в свою очередь, «разбираются» с «черпаками» или же, «тряхнув стариной», лично принимают участие в дополнительном «вздрючивании» «молодых» — с тем, чтобы все «имеющиеся недостатки» были максимально быстро устранены. Какие могут быть «недостатки»?

Да любые! Трава на армейском газоне недостаточно зеленая, подушки в «расположении» слабо выравнены, эшелон с углем для армейской котельной медленно разгружается, «очки» в туалете недостаточно блестят…

В чем же проблема? Почему офицер соглашается признавать существование абсолютно незаконной и часто бесчеловечной иерархии внутри своего же подразделения? Почему он не «выжжет ее каленым железом», благо все полномочия для этого у него вроде бы есть?! Может быть, все офицеры — это профнепригодные садисты, недоумки и подлецы?

Я категорически против такого мнения! Напротив, я утверждаю, что офицер в описываемой нами «армии мирного времени» — фигура почти трагическая. Он призван работать и решать поставленные перед ним задачи в организации, основанной на принуждении, но при этом ИНСТИТУЦИОНАЛЬНО лишенной важнейшего, без всякого сомнения, составляющей «организации принуждения».

(Здесь придется сделать ремарку относительно двух типов организаций. Я выделяю два типа организаций по отношению к предполагаемым членам организаций: организации принуждающие и организации мотивирующие. Первые основаны на НЕГАТИВНОЙ мотивации участников (вычеты, лишения, физическая боль), вторые — на ПОЗИТИВНОЙ (награды, поощрения, выплаты и т. п.).

Так вот: «организация принуждения» немыслима без НАДСМОТРЩИКА.

Глава 7. "Дед" внутри (отступление из личного опыта)

Позволю себе здесь пример из своего личного опыта «прохождения службы». Часть, в которой я служил (а меня призвали в армию, как и большинство тогдашних студентов, сразу после окончания первого курса МГУ в 1985 году) была вполне «дедовской». Даже имела славу «одной из худших частей ЛенВО по дисциплине».

Дело было в бытность мою «молодым», то есть в тот период, когда я еще не прослужил и года. Месяцев 7, наверно. И вот как-то подвернулся редкий момент, когда мне и еще одному «молодому» бойцу удалось ненадолго «заныкаться». (На армейском сленге «н́ыкаться» означает примерно следующее: «под благовидным предлогом временно исчезнуть из вида офицеров, сержантов и старослужащих» — то есть найти возможность дать себе некоторую передышку). Мы разговорились. Парень был из соседнего подразделения, и я ему от души сочувствовал: моя «батарея связи» была полностью «славянской», а вот собственно ракетные батареи (аналог рот) комплектовались более интернационально, в том числе и выходцами с Кавказа и Заказвказья.

Потому «дедовщина» в подразделении моего нынешнего «товарища по несчастью» осложнялась также наличием многообразных «землячеств», и, по слухам, бушевала просто нещадно. Вид у моего приятеля был вполне соответствующий «званию» «молодого», или, как оно называлось у нас, «волкА»: зачуханная, кое-как отстиранная гимнастерка, почти постоянно вжатые в голову плечи, руки с невыводимыми уже грязными разводами (от постоянного мытья полов, «очков», а также регулярных ночных разгрузок эшелонов с углем), общая «зашуганность» во всем облике. («Зашуганный» — еще одно замечательное армейское словечко, означающее… ну, как бы это сказать? Короче, представьте себе человека, который как бы постоянно и обреченно со всех сторон ожидает пинка под зад).

Да и я, откровенно говоря, выглядел наверняка не лучше.

В нашей «нычке» новый мой приятель слегка оттаял душой. Сначала долго жаловался на различные зверства и тяготы, которыми «нагружают» их «деды», возмущался «беспределом» и несправедливостями, которые они творят (я вторил и поддакивал, так как почти все, о чем он говорил, мне было вполне знакомо и понятно). А потом приятель вдруг перешел к мечтам о будущем.

— Нет, — сказал он убежденно ни с того ни с сего, — разве я так буду делать?! Да никогда! Разве можно людей так унижать, так куражиться?!!

— Вот именно! — поддержал я.

— Нет, я над «молодыми» так издеваться не буду, — мечтательно продолжил приятель, воодушевленный поддержкой. — Ну там… Тапочки из «сушилки» принести — это конечно. Воротничок иной раз подшить — если у меня времени не будет… Да? Что ж тут такого? Но не так, как ОНИ! Гонять без передыху — это ж надо!..

И приятель снова нахмурился, вспомнив о своем печальном настоящем.

Мне самому на тот момент не было еще и 19-ти, но я до сих пор отчетливо помню поразившее меня ОТКРЫТИЕ: я вдруг отчетливо увидел, что передо мной сидит ДЕД. Это было удивительно — воочию наблюдать вальяжного «деда» в зачуханном и зашуганном «волкЕ», которому буквально через несколько минут вновь предстояло впрячься в тяжелую, грязную, безрадостную работу под присмотром и пинками гогочущих «черпаков».

Тем не менее мой сослуживец — и это было совершенно несомненно — уже СТАЛ «дедом». Конечно, пока в мыслях. В мечтах. Но КАЖДЫЙ ДЕНЬ он осваивался в этой роли, примерял ее на себя, прикидывал, как он будет использовать предоставляемые ею «степени свободы»… Несомненно, все эти мечты очень помогали ему переносить свое нынешнее тяжелое и безрадостное положение.