О чем знает ветер - [52]

– Расскажи эту историю, – прошептал Томас.

– Что? – Я словно очнулась.

– Расскажи мне историю, которую сочиняешь для Оэна. Пожалуйста.

– Да, конечно.

Впрочем, начала я не сразу. Надо было собрать в один узел все нити моих мыслей.

– Эта история о мальчике, который путешествует во времени. У мальчика есть лодочка красного цвета, и он с этой лодочкой идет к озеру Лох-Гилл. Вообще-то, лодочка игрушечная, но, стоит спустить ее на воду, она делается настоящей. Всякий раз, когда мальчик подгребает к дальнему берегу Лох-Гилла, он оказывается в другой эпохе, в другой стране. Для начала я напишу об Америке времен Войны за независимость, о наполеоновской Франции и о Китае периода строительства Великой стены. Когда мальчик решает, что пора домой, он просто должен добраться до любого озера или реки, спустить на воду свою лодочку, и…

– Игрушка станет настоящей лодкой, и мальчик очутится на родном берегу Лох-Гилла, – договорил за меня Томас. Улыбка озаряла его лицо.

– Верно.

– Оэн будет в восторге.

– Я пока напишу одну историю, а дальше посмотрим, какие страны Оэна больше интересуют. О них и буду сочинять.

– Ты отлично придумала. Что, если отдать Оэну первую книжку, с пустыми страницами, для его идей, а мы бы с тобой вместе еще книжек нашили?

Томас опустил мой пуловер, выпрямился, стал складывать инструменты. Операция по снятию швов была завершена.

– Кстати, Энн, я недурно рисую. По крайней мере, вполне могу нарисовать пару-тройку картинок для шестилетнего ребенка.

– В смысле, я буду писать, а ты – иллюстрировать? – просияла я.

– Вот именно. Только это удобнее делать на отдельных листах. Закончим – займемся склейкой и прошивкой.

– Так времени же в обрез!

– Значит, сейчас и начнем, Графиня.

* * *

В пятницу и субботу мы с Томасом засиделись далеко за полночь. Как Томас умудрялся днем работать, а ночью детской книжкой заниматься, оставалось выше моего разумения. К иллюстрированию он применил научный подход – по его системе пространство для текста и картинок занимали предназначенные им квадраты, и так получалось всякий раз, когда мы сшивали листы. Я приступила к переписыванию историй набело, старалась придерживаться принципов лаконичности, чтобы на каждой странице был один абзац, максимум два. Томас делал простенькие карандашные наброски, а время от времени рисовал картинку в цвете на целый разворот. Томас дал мне перьевую ручку, миниатюрную чернильницу и чернильные таблетки, которые требовалось растворять в воде. С непривычки было ужасно трудно, все мои усилия сосредоточивались на том, чтобы не нашлепать клякс. Томас сжалился и предложил компромиссный вариант: я пишу карандашом, он обводит буквы ручкой. Очень он был трогательный, когда, высунув кончик языка, горбился над страницей.

В воскресенье мы – Томас, Оэн, Бриджид и я – отправились в церковь. Томас сказал, если три раза подряд мессу пропустить, вся округа загудит, взволнуется не меньше, чем если бы некто давно сгинувший из мертвых восстал. Мой случай, кстати. Мне хотелось снова увидеть часовню в Баллинагаре, но пугало неминуемое всеобщее внимание. Уж конечно, встретят меня по одежке, поэтому я тщательно продумала свой туалет. Я надела темно-розовое платье и кремовую шляпку-клош, присланные Беатрисой (она передала также несколько пар перчаток, заколки и сережки, подходящие к разным платьям, и сумочку нейтрального графитно-серого оттенка).

В объемистом свертке я обнаружила еще и жестяную коробочку. На крышке красовался орел, внутри оказался станок для бритья с толстой ручкой и массивной головкой. Точно такой же был у Томаса, и я несколько раз тайком брала его. Наверно, Томас заметил, потому и купил для меня собственные бритвенные принадлежности. Громоздкий по сравнению с привычными мне станками, этот требовал особой аккуратности при использовании. Не знаю, брились ли женщины в первой четверти двадцатого века, впрочем, раз Томас озаботился этой мелочью, вероятно, бритье ног и подмышек уже не было чем-то неслыханным.

Я нанесла тающий крем, припудрилась, нарумянилась, подкрасила ресницы и осталась приятно удивлена результатом. Лицо определенно посвежело. Беатриса не ошиблась и насчет оттенка румян – мои щеки и губы выглядели естественно, никто не заподозрил бы меня в использовании декоративной косметики.

Главной проблемой оставались волосы. Я заплела французскую косу и заколола ее шпильками у самой шеи. Я впервые в жизни надела и зашнуровала корсет, я даже справилась с застежками для чулок. Но процесс настолько вымотал меня, что я поклялась никогда больше не мучить организм этой чудовищной конструкцией.

Намеренно забравшись на заднее сиденье, к Оэну, с тем чтобы Бриджид ехала рядом с Томасом, я удостоилась презрительного фырканья. Зато веснушчатая мордашка Оэна так и засияла.

– Месса – она длиннющая! – доверительно шепнул Оэн. – Бабушка не разрешает садиться с друзьями, и мне так скучно, ужас! Но теперь я с тобой сижу, мама, теперь я не буду скучать.

– Погоди, вот вырастешь – поймешь, как славно слушать мессу рядом с людьми, которые тебя любят. Церковь для этого и существует – чтобы каждый посидел спокойно, поразмыслил о жизни, о Господе Боге. Чтобы посчитал Господни милости.