О чем знает ветер - [122]

За дверью операционной зашуршало. Бриджид. Определенно хочет войти. Я вскочил, запер дверь на замок. Присутствия Бриджид я бы сейчас просто не выдержал.

– Откуда ты знаешь?

– Сам видел. Она при мне умерла. Энни умерла.

– Когда и где?!

Я себя не помнил. Я кричал, да так, что звуки собственного голоса причиняли дополнительную боль моему истерзанному мозгу.

– В здании Почтамта. На Пасхальной неделе. Морфину дай! Сил нет никаких, в голове туман. Человек ты или кто? Всё скажу, только и ты мне помоги.

Я впрыснул ему в ляжку целый шприц. Выдернул иглу без намека на аккуратность, в угол швырнул. Лиам растекся по подушке. Облегчение, слишком очевидное, наступило поразительно быстро – Лиам начал хихикать. Мне было не до смеха.

– Рассказывай! – рявкнул я.

Лиам испугался, дурацкая улыбочка мигом сползла с физиономии.

– Да-да, сейчас. Погоди, Томми, дай сообразить.

Лиам глубоко вздохнул. Теперь, когда боль отступила, его мысли пустились блуждать в дальней дали. Взгляд сделался отсутствующим, речь – размеренной, как у древнего сказителя. Определенно, Лиам уже тысячу раз проговаривал свою версию про себя; теперь, затверженная назубок, она зазвучала в операционной.

– В ту ночь – в ту последнюю ночь – мы, засевшие в здании Почтамта, храбрились один перед другим. Каждый гнал картину, будто ничуть не боится: подумаешь, пути к отступлению отрезаны, подумаешь, всё в огне, крыша вот-вот рухнет, нас под собой погребет. Один-единственный выход был от огня свободен – на Генри-стрит. Все туда и повысыпали. Бегут, стреляют в кого Бог пошлет, своим же в спину. Я видел – я последним выскочил. Деклан – тот был в первых рядах. Помчался на прорыв вместе с О'Рахилли[57]. Ребята думали остальным путь очистить по Мур-стрит, а там – пулеметы. Скосили их, точно траву. Так вот и исполнилась мечта братишки моего – неувядаемой славой себя покрыть.

Нахлынули воспоминания. Во рту стало горько от пепла, легкие обожгло; я будто вновь пробирался по Мур-стрит, задыхаясь, искал друзей. До сей поры я считал ту роковую субботу, 29 апреля 1916 года, худшим днем в своей жизни. Отныне худшим стал день сегодняшний.

– Коннолли приказал мне убедиться, что все покинули Почтамт, – продолжал Лиам. Язык у него уже заплетался от морфина. – Это моя обязанность была, Томас, последним уходить. Смотреть, как ребята от пуль уворачиваются, как о трупы спотыкаются. Тогда-то я ее голос и услышал. Она прямо в здание ворвалась – ну чистая банши. Меня жуть взяла. Я в дыму не видел почти ничего, ослеп наполовину, можно сказать; я несколько ночей не спал. Да окажись там родная мать – я бы и в нее выстрелил.

Я ждал, конечно, что Лиам назовет имя, но, когда с его губ сорвалось «Энни», все-таки вздрогнул.

– Это Энни была, Томас. Не спрашивай, как ей удалось дым и пламя живой пройти, ад этот кромешный.

– И что ты сделал, Лиам? – прохрипел я.

– Выстрелил в нее. Честное слово, я не хотел. Это случайно вышло. Автоматически. Я целую очередь выпустил. Она упала. Я – к ней. Гляжу – глаза открыты, так и таращатся на меня. Я говорю: «Энни, Энни». А она – мертвая. Тогда я еще раз стрельнул. Потому что мне показалось, она и не человек вовсе. Понимаешь, о чем я?

Смотреть на Лиама было выше моих сил. Я боялся, что предам его смерти. Как он предал смерти жену моего лучшего друга, мать Оэна – женщину, которой я восхищался. Я отлично помнил ту безумную ночь. Тогда у всех нервы сдавали. Поступок Лиама был вполне объясним. Признайся он шесть лет назад, я бы не осудил его. Я бы, пожалуй, даже его простил. Но он лгал, всё это время он лгал, а кончил тем, что попытался скрыть свой грех новым убийством.

– В руках она шаль держала – зеленую такую, ну да ты небось помнишь. Я ее забрал. И что интересно – на шали ни пятнышка крови… – В Лиамовых глазах светился суеверный ужас. Действительно, странно – после нескольких пуль шаль должна была быть залита кровью.

– А как насчет кольца, Лиам?

В голове моей почти выстроилась четкая, подробная картина.

– Кольцо я тоже взял. Не хватало, чтоб ее по нему опознали – оно ж такое приметное. А тело на Почтамте оставил. Пусть, думаю, сгорит. Тогда не найдут ее. Будет считаться пропавшей без вести.

– И ты выйдешь чистеньким, так? Но сам-то ты знал, что она мертва!

Лиам кивнул – равнодушно, почти спокойно. Целых шесть лет чувство вины разъедало его изнутри, и теперь он был точно ракушка без моллюска.

– Потом я оттуда выбрался. С шалью и кольцом. Генри-стрит обстреливали, а я даже не нагибался. Убьют, думаю, – ну и пускай. Так всем лучше будет. Наверно, меня бы и грохнули, если б не Каванах. Налетел, в арку втолкнул, где еще несколько ребят прятались. Мы все к Саквилл-стрит направились. Короткими перебежками, от стены к стене. Шаль я оставил на развалинах, а кольцо за каким-то чёртом сохранил, с тех пор в кармане таскал. Оно и сейчас при мне.

– Оно при тебе?

Я совершенно опешил. Разве такое возможно? Когда я прощался с Энн, когда видел ее в последний раз, кольцо было на ее пальчике. Энн, моя Энн! Ноги подкосились, я еле сохранил вертикальное положение, а то бы рухнул вместе с табуретом. Но эмоциями своими я уже не владел.