О чём шепчут колосья - [9]

«Вспашет поле, а потом хлеб в рот не возьмёшь: керосином воняет».

— В «Красном Октябре» караваи нефтью не пахнут, — заявил Маркин. — В прошлом году на ярмарке меня коммунары угощали своим хлебом. Вкусный, пышный, выпеченный! Как тульский пряник.

Многих интересовало, когда же наконец «Фёдор Палыч» в Жестелево прибудет.

— На этот вопрос пусть советская власть ответит, — с улыбкой сказал Маркин и посмотрел на Ивана.

Брату не было и пятнадцати лет, когда пожилые люди стали называть его «Борин-мужик». Роста хоть он и был небольшого, но крепкий и в работе ловок — взрослым не уступал.

Каждое лето жестелевцы семьями выезжали на общественный покос на дальние луга, за Оку. Здесь, на косьбе, было видно, кто как работает. А по работе судили и о человеке. Иван выделялся среди своих сверстников сноровкой, не отставал от опытных косарей. Косил размашисто, чисто, как говорили у нас — со свистом. А когда при стоговании сено навильниками подавали, возчики не успевали за ним. Да и попробуйте успеть: Иван на вилы чуть не целую копну поднимал.

По очередному призыву брат ушёл в армию. Служил в пограничных войсках. Там его и в партию приняли.

После демобилизации вернулся в родную деревню, стал ярым агитатором за новую жизнь. Приехал он как раз накануне выборов в местный Совет. А когда на сельском сходе крестьяне дали отставку прежнему председателю, Борин-мужик был единодушно избран депутатом сельского совета и стал его председателем.

— Отвечай, Борин, когда «Фёдор Палыч» к нам прибудет? — повторил свой вопрос Маркин. — А то обидно как-то получается: кругом машины гудят, а в Жестелеве всё конягой обходимся.

— Будут и у нас машины. Не сразу Москва строилась, — сказал, вставая с места, Иван. — Партия давно насчёт механизации сельского хозяйства хлопочет. После пятнадцатого партийного съезда сколько колхозов по стране выросло? Провести сплошную коллективизацию, пересадить мужика с сивки на железного коня — дело нелёгкое. Нужны и средства и время.

— Дело это дальнее, — перебили Ивана.

— Почему дальнее? А я думаю, что ближнее. Под Нижним Новгородом, где была деревня Монастырка, автомобильный завод достраивается? Достраивается, факт. В бывшем Царицыне тракторный гигант воздвигается? Воздвигается, факт. Это только по одной Волге— матушке, а теперь поглядим, что на тихом Дону, делается. В Ростове, можно сказать, йод одной крышей сразу несколько заводов выросло. На Днепре, в Запорожье, начинают комбайны выпускать. Подмога деревне идёт, да ещё какая подмога! Пора и жестелевцам на новую жизнь настраиваться.

Стряхнув пепел с папиросы, Иван пристально обвёл всех присутствующих глазами и вдруг остановил свой взгляд на мне:

— Пора, братец, тебе тоже за ум браться. Бросай делать капканы. А то нехорошо получается: одной ногой на земле стоишь, а другой на капкане!

— Зато свободен и ни от кого не зависим, — заступился за меня дядя Фёдор. — Вольный гражданин на вольной земле.

— Не согласен я с такой «вольницей», — возразил Иван. — Свободная единоличная жизнь — это всё равно что Костин капкан: держит тебя и к свету не пускает.

— Точно! — заключил Маркин, разглаживая рукой лежащий перед ним номер «Крестьянской газеты». — Пора и нам за ум браться…

ПРОЩАЙТЕ, МЕЖИ!

К весне тридцатого года в Жестелеве была создана сельскохозяйственная артель. Много разговоров было о том, какое имя дать нашему кооперативу. Одни предлагали назвать артель «Жестелевский верёвочник». Но большинство не согласилось. Плохую память оставил о себе верёвочный промысел. Верёвка крепко давила нас, когда мы работали на горбатовских купцов.

Маркин предложил:

— Назовём артель «Наше счастье».

— Нет, счастье надо сначала завоевать, — резонно заметили мужики.

Собрание затянулось далеко за полночь. Лишь под утро все сошлись на том, что самое подходящее название — «Трудовик».

И в самом деле: деревня наша работящая, трудовая, лучшего имени колхозу и не придумать.

На первом заседании правления артели речь зашла о том, кому быть бригадиром полеводческой бригады. Председатель колхоза предложил назначить меня.

— Молод ещё, — возразил кто-то из членов правления. — Коську пожилые колхозники не признают. Бригадиром надо мужика постарше поставить.

— А мы о людях не по бородам судим, — ответил председатель. — Борин — человек рабочий. Он с металлом дело имел — значит, и плуги и сеялки наладить сумеет. А когда машины придут, он и их наладит. Парень грамотный, старательный, людей к делу пристроит.

Так в двадцать два года я стал бригадиром. За моей бригадой, кроме земли, были закреплены пять рабочих лошадей, семь борон, несколько плугов и всякий, другой сельскохозяйственный инвентарь. Впервые я должен был заведовать таким большим хозяйством.

Не хватало живого тягла. Правление колхоза обратилось за помощью в районный исполнительный комитет.

За лошадьми послали меня и моего дружка-одногодка Павку Тарасова. И хотя он, как и я, в душе мечтал о стальном коне и уже видел себя водителем машины, но лошадь, закреплённую за ним, берёг. С какой тщательностью он заплетал ей гриву! Как он чистил, холил, ласково приговаривал: «Хоть конь не пахарь, не кузнец, не плотник, но первый в Жестелеве работник». Павка твёрдо верил, что через год-другой его гнедой уступит место трактору. И уже не конь, а машина будет первым работником в Жестелеве.