О чём шепчут колосья - [5]

От жадности вся эта скудость шла. В богатеи мечтали выбиться мои родственники. Дяде Фёдору страсть как хотелось заграбастать побольше земли.

«Зачем тебе её столько, Фёдор Михайлович? — спрашивали односельчане. — Детей нет. Для кого богатство копишь?»

«Богатство, оно кушать не просит, — отшучивался дядя. — Моё всегда при мне будет».

Ради денег Фёдор Михайлович не щадил ни себя, ни жену, а о племяннике и говорить не приходилось. У родного дяди жилось мне не лучше, чем любому другому батрачонку.

Не было дня, чтобы я не просыпался с мыслью, как бы убежать от родни, да подальше; чтобы не нашли. Только не знал куда. И домой не решался вернуться: для семьи я был лишним ртом. Других же родственников у меня не было.

Легко мне бывало только в лесу. Здесь я отводил душу, когда меня посылали собирать сухой валежник или по грибы. Бродишь между стройными берёзами да разноцветными елями или под дрожащей осиной и слышишь, как переговариваются деревья, как поют звонкоголосые соловьи.

Летом всего много в лесу: и грибов и ягод. Наполнишь ими корзинку и довольный возвращаешься домой.

Однажды, когда я бродил по лесу, в чистом, прозрачном воздухе запахло смолистым дымом. Оглянулся вокруг — тишина. «Откуда же тянет этой гарью?» — недоумевал я. Взобрался мигом на высокое дерево, и — обомлел — вижу, горит Жестелево.

Ветер с силой гонит огненные языки от избы к избе. Чёрно-сизое облако дыма зловеще повисло над деревней.

Не помню, как меня вынесло из лесу, только когда прибежал я к нашей избе, от неё остались одни головешки. Сгорел и дядин дом.

Жалко было смотреть на отца: весь осунулся, глаза ввалились, скулы заострились. Он сидел понурый и безотчётно смотрел в одну точку. Я бросился к отцу, обхватил за шею и почувствовал, как мелкая дрожь бьёт всё его тело.

— Павла в живых нет, Иван в армии и бог весть когда вернётся. У Тани с Настей — свои семьи, свои заботы. Поля ещё пешком под стол ходит. На кого мне опереться теперь, сынок?

И, хотя отец ни слова не сказал о моём сыновнем долге, я понял — пришло время пособлять ему.

В тот день я сразу повзрослел. Кончилось моё детство. Прощай, школа! До свидания, Римма Васильевна, моя первая учительница, первая наставница!

О ЗАМКАХ, КОТОРЫЕ ИГРАЮТ…

В моей памяти сохранились лучшие воспоминания о школе, о нашей учительнице. Сколько лет буду жить, столько буду её помнить. Недолго мне пришлось учиться, находиться под её крылом. Строгая и справедливая, Римма Васильевна постоянно заботилась о нас, детях, была нам второй матерью. Терпеливо объясняла нам непонятное, учила уму-разуму.

Однажды я обнаружил в сарае большую корзину с книгами — наследство, оставленное Павлом. Среди них лежал тонкий журнал в синей обложке с непонятными рисунками. Я стал листать его.

В журнале была напечатана статья, которая называлась «Человечеству угрожает гибель». Её написал один английский учёный. Он доказывал, что лет через пятьсот, а может быть, и раньше из-за того что люди и животные непрерывно дышат и в природе происходят различные процессы горения, свободный кислород исчезнет, а вместе с ним должно исчезнуть и человечество.

Невесёлые мысли навевало пророчество англичанина, «Как же так, — думал я, — люди борются, трудятся, надеются, что они создадут новый мир, жертвуют собой ради того, чтобы их внукам и правнукам жилось лучше, а что же в будущем их ожидает? Конец мира! Выходит, век человечества короче воробьиного шага! Зачем было тогда матросу Василию Ионову и красногвардейцу Павлу Борину в революции участвовать, отдавать свои жизни за лучшую, как они говорили, жизнь на земле? Ведь жизнь рано или поздно всё равно прекратится?…»

Целый день я не находил себе места. Прочитал не только статью — весь журнал от корки до корки просмотрел. Думал найти в нём ответ английскому учёному, но, увы, ответа на статью не было.

«Был бы жив Павел, — думал я, — он бы объяснил что к чему». Но Павла нет, и я остаюсь наедине со своими неспокойными мыслями.

Под вечер я отправился к Римме Васильевне. Она прочла статью и, к моему удивлению, улыбнулась и спокойно заметила:

— Напрасно ты, Костя, тревожишься. — Она ласково потрепала меня по голове. — То, что написано в журнале, — чистейший вздор. Мрачное пророчество английского физика давно опроверг наш русский учёный Климент Аркадьевич Тимирязев. Кислорода, без которого нет жизни на земле, хватит с лихвой и людям, и животным, и растениям — всему живому миру,

— А откуда же возьмётся столько кислорода? — вырвалось у меня.

— Пока солнце светит и излучает тепло, пока шумит зелёный океан, — Римма Васильевна повела рукой в сторону одного из многочисленных ручейков этого океана, где росли берёзовые рощи, дубовые гривы, сады, где вдоль Оки раскинулись припойменные луга, — кислородного голода на земле не будет. Никогда не будет! — решительно заключила она.

Римма Васильевна сорвала с яблони большой зелёный лист и протянула мне:

— Познакомься, Костя, с ним поближе. Видишь: лист как лист, но какой сложный процесс совершается в нём! Он — посредник между солнцем и жизнью на земле. В толщине листовой пластинки заложены чудодейственные хлорофилловые зёрна; они-то и улавливают солнечные лучи, образуя органические вещества, питающие растения…