О чем поет вереск - [63]

Джаред отчетливо взрыкнул, уходя вглубь помещения и громко вопрошая, где его вино, на что Алан выглянул наружу, усмехнулся крышам и дождю, а потом захлопнул задребезжавшее окно.

— Дальше веселее! — Мэллин ловко крутанулся, полез выше. И кларсах за спиной ему ничуть не мешал.

— Мэллин! Да Мэллин! Стой! — Мидир постарался прорычать это шепотом, но получилось раскатисто.

Возможно ему показалось, но из-за прикрытого недавно окна послышался новый трагический стон. Мидир поспешно подхватился с места и тоже полез за братом.

— А ну стой! Ты куда? Мэллин!

Несколько крытых балкончиков, прилепившихся к внутренней стене, были похожи на загадочные ступени. Но Мэллин не шел. Она подпрыгивал и цеплялся за выступающие камни. Забирался все выше, не оглядываясь, не делая остановок, привычно находя выбоины или зацепки в стене. Вдоль одного из архитектурных изысков Мэллин забирался почти на пальцах, цепляясь ловко, будто лесовик на дереве за обрубленные сучки. Мидир молчал и злился, не решаясь кричать. И с трудом вылез на небольшую площадку.

— Под этой крышей — наш придворный звездочет, — брат сиял серыми глазами, в которых не было ни сердитой, ни азартной желтизны. — И отсюда открывается прелестный вид! — уселся на край, обнесенный, слава старым богам, ограждением.

Не глядя похлопал по черепице возле.

— Вот теперь самое время спеть! — пальцы Мэллина привычно пробежались по струнам кларсаха.

— Мэллин! — Мидир уселся рядом. — Ты сорвешь голос. А услышат тебя только я да капли дождя!

— Зато я смогу стяжать славу Громового, — брат смешно приосанился. — И твоя сказка наконец-то станет реальностью!

Мелодия кларсаха стала лирической, мягкой, переливчатой — и дождь тоже успокоился, будто заслушался. Голос брата прокатился по крышам, уплыл к лесу, не потряс, но заставил насторожиться всю башню. Мэллин завел балладу на новый мотив, и в этом тоже была своя гармония.

— На свете жил бессмертный ши, услышьте сказку, малыши! Любил жену он страстно, ему казалось, жизнь прекрасна…

Мидир невольно заслушался, засмотрелся на брата. Темнота не торопилась отступать, день казался миражом, далеким и снящимся. Ночь или сказка раздвинули мир до новых границ. Мидир легко подпел:

— Завистливый и древний бог любви такой снискать не смог, — на два голоса вышло удивительно хорошо, Мэллин аж зажмурился, — завел красу в невидны сети, и не видать её на свете!

Кларсах выпевал с ними, проигрыш был короток, но желание петь дальше росло с каждой секундой молчания.

— Меня похитили, мой муж, — Мэллин запел высоким голосом, — лови сквозь ливни стуж, мой образ видно на земле от молнии в золе!

Мидир ухватился за перила крепче, нахмурился и прочувствованно вывел:

— Тебя искать не прекращу, в грозу, в дожди ищу. Я стану громовым огнем, ищу все день за днем!

Молния сверкнула близко, приковывая внимание, кларсах пел, Мэллин внимал

Брат пел партию несчастной похищенной, а сам Мидир, наоборот, еще понизил и без того низкий голос, прочувствованно выводил угрозы, посулы и обещания разобраться с древним богом при встрече по-свойски. Эта сказка могла быть бесконечно разнообразной по финалу, но он всегда рассказывал Мэллину её так, чтобы Громовой находил свою суженую. От переполнявших чувств опять захотелось завыть или обнять Этайн.

— Я рада встрече, я люблю, сей миг благословлю! Мой Громовой, о мой супруг, нашел меня, мой друг!

— Тебя нельзя мне не найти, хоть сто дор-р-р-рог пр-р-р-р-ройти, твой свет меня пр-р-р-ривел и тьма, а может, ты сама!

Финал предполагался от лица рассказчика, но Мидир с Мэллином переглянулись и спели вместе, на два голоса, героя и героини.

— Есть в мире злость и есть любовь, но встреча будет вновь! Поверив Истинным своим, залог любви храним! Весь мир с тобой, мой милый ши, коль есть огонь души! И пуще глаза своего, храни огонь, его!

Кларсах прозвенел завершающим аккордом, а отозвался словно весь мир.

Рычать Мидиру больше не хотелось, хотелось как-то оказаться поближе к теплому боку Этайн, а лучше — вот прямо уже в постели. Веки норовили сомкнуться, а новая мелодия кларсаха, напоминающая колыбельную, этому исключительно способствовала. Мидир усилием воли разогнал сонную одурь, подставил лицо затихающему ливню, а потом поглядел на задумчивого брата:

— И как мы будем отсюда спускаться?

— Обычно я спускаюсь тем же путем, что и поднимаюсь, — Мэллин кивнул за перила, а Мидиру стало дурно от вырисовывающихся отдельными мокрыми бликами камней.

Сейчас волчий король не мог бы с уверенностью сказать, как он сюда залез. Видимо, чудом. Мэллин тем временем продолжал с неким трепетом:

— Но сзади есть окно.

Мидир сжал и разжал кулаки, с удивлением оглядел слегка помятое после его хватки ограждение, подышал, посчитал до десяти и обратно несколько раз.

— Знаешь, Мэллин, право слово, если бы я не был так тебе сейчас благодарен, одним подзатыльником ты бы не отделался! — и чтобы не отступать от буквы закона, то есть своих слов, отвесил тот самый единственный воспитательный подзатыльник, чему Мэллин внезапно порадовался.

***

— А почему ты такой мокрый, мое сердце? — спрашивала Этайн, помогая стянуть прилипшую к телу одежду.