О чем мы говорим, когда мы говорим об Анне Франк - [4]

Но я — другое дело. Я такие истории просто обожаю. Наши гости мне начинают по-настоящему нравиться — и он, и она. И не только потому, что водка ударила мне в голову.

— Хорошая история, Йури, — говорю я, подражая Лорен-Шошане. — Да, Йерухам, — повторяю я, — это прямо заряд бодрости.

Йерухам неуклюже выбирается из-за стола, смотрит гордо — рад успеху своего рассказа. Подходит к шкафчику, читает этикетку на упаковке белого хлеба — проверяет на кошерность. Берет ломтик, отрывает корочку, а белую часть скатывает на столе, действуя ладонью вместо скалки. Скатывает хлеб в маленький шарик. Возвращается к нам, наливает себе стопку, выпивает залпом. И закусывает этим несусветным хлебным шариком. Преспокойно кидает шарик в рот, словно бы ставит точку в своем личном восклицательном знаке — я хочу сказать, подчеркивает этим жестом финал истории.

— Вкусно? — спрашиваю я.

— Попробуй, — отвечает он. Идет к шкафчику и посылает мне по воздуху, перекидывает мне ломоть белого хлеба, и говорит:

— Но сначала налей себе стопку.

Я тянусь к бутылке, но обнаруживаю, что Деб держит ее обеими руками, а голову клонит вниз. Точно бутылка — якорь, который не дает моей жене опрокинуться на спину.

— Деб, ты как? — спрашивает Лорен. Кладет руку на шею Деб, сдвигает, начинает растирать ей плечи. Ну, я-то понимаю, в чем дело. Понимаю и, недолго думая, делюсь своей догадкой вслух:

— И все потому, что история оказалась смешная.

— Милый, не говори так! — вскрикивает Деб.

— Она вам в этом не признается, но вообще-то она немножко зациклена на холокосте. И эта ваша история, Марк… Не обижайтесь, но она ожидала чего-то совсем другого.

Марк смотрит то на нее, то на меня. И, не скрою, он явно задет. Надо бы сменить тему. Но меня понесло. Все-таки не каждый день у нас гостят школьные подруги Деб — те, кто может что-то прояснить в ее психологии.

— Такое ощущение, что моя жена из семьи выживших. Такое воспитание, просто с ума сойти. Все ее дедушки и бабушки родились в Бронксе, но такое ощущение… не могу описать. Понимаете, мы живем в двадцати минутах от центра Майами, но кажется, будто в действительности сейчас 1937-й год и живем мы на окраине Берлина. Удивительное дело.

— Тут совсем другое! — говорит Деб, явно переходя в оборону. Голос у нее высокий-высокий — от выпитого. — Я не потому расстроилась. Это все водка. Я хватила лишнего, — говорит она, закатывая глаза, переводя все в шутку. — И еще одна причина — встреча с Лорен. Встреча с Шошаной спустя столько лет.

— Ой, в школе она всегда была такая, — говорит Шошана. — В старших классах. Выпьет тайком рюмочку и уже рыдает.

— Алкоголь — широко известный депрессант, — говорит Йерухам. И опять перестает мне нравиться: зачем констатировать то, что и так очевидно.

— А хотите знать, что ей тогда поднимало настроение, в чем она находила счастье? — говорит Шошана. Сознаюсь: я не предчувствовал, что именно услышу. Оказался совершенно слеп, как Деб с этой историей про номера.

— Трава, — говорит Шошана. — Срабатывало безотказно. Под кайфом она начинала смеяться без умолку. Часами.

— О господи, — говорит Деб, но обращается она не к Шошане. А тычет пальцем в меня — наверно, потому, что на моем лице в полной мере отразилось изумление. — Посмотрите на моего мужа, греховодника и атеиста, — говорит Деб. — Оказывается, для него это тяжелый удар. Его коробит, что за женой водились хоть какие-то грешки. Мистер Либерал Без Комплексов! — А потом добавляет, обращаясь уже лично ко мне:

— Ты что, мечтал о еще более безгрешной жене? Тебе недостаточно, что современная девушка закончила йешиву и до двадцати одного года хранила девственность? Скажи честно, что ты собирался услышать от Шошаны? Каких таких рецептов радости ты ждал?

— Честно-честно? — переспрашиваю я. — Не хочу говорить. Мне стыдно.

— Мы хотим знать, — говорит Марк. — Мы тут все друзья. Новые друзья, но друзья.

— Я думал, ты… — говорю я и осекаюсь. — Нет, ты меня сейчас пристукнешь.

— Говори! — Деб вся сияет от удовольствия.

— Честно говоря, я думал, вы скажете, что Деб больше всего любила печь бисквитные пирожные или делать ореховый рулет для конкурса на Песах… Что-то в этом духе, — я виновато опускаю голову.

А Шошана и Деб хохочут до колик. Хватаются друг за дружку, не поймешь — пытаются удержать друг дружку от падения или, наоборот, повалить на пол. Боюсь, кто-нибудь сейчас упадет.

— Ты ему рассказала про ореховый рулет? Поверить не могу! — говорит Шошана.

— А я не могу поверить, — говорит Деб, — что ты только что рассказала моему мужу, с которым мы прожили двадцать два года, как мы курили. С тех пор как мы женаты, я не притрагивалась к траве. Скажи им, милый. Мы после свадьбы хоть раз курили?

— Нет, — говорю я. — Много воды утекло.

— А ты, Шош? Давай, сознавайся. Ты-то давно курила?

По-моему, я уже упомянул, что Марк носит бороду. Но вряд ли я говорил, что он вообще волосатый. Борода у него растет высоко, до самых глазниц. Словно бы двойные брови — сверху и снизу. Уникум. И вот, когда Деб обратилась к Шошане, они оба прыснули в кулачок, как дети, и я заметил, что веки и ушные мочки Йури — все безволосые участки кожи, которые мне видно, — стыдливо покраснели.