Ньювейв - [11]
М. Б. Ну так одежда была всегда больше чем одежда, и человек, согласный ее отдать, просто не имел права ее носить. Такая форма знакомств бытовала в неформальной среде и, возможно, существует в нынешней.
О. X. Наверняка. И вот в таких потасовках, путешествиях и кураже протекала наша юность вплоть до начала 90-х. При этом если Степ был понтярщиком, а Христинин самым умным, то мне оставалась роль самого крайнего, с которой я как мог справлялся.
Начало девяностых было сопряжено с началом предпринимательской деятельности. Взрослели, потребности возрастали. У меня было много смешных работ в то время. Кроме киномеханика и рабочего геофизической экспедиции, я поработал в кооперативе, где отливал гипсовые копилки. Там очень удобный график работы. Приходишь ночью. Один. Отлил сколько надо, поспал немного – и в город. Потом и сам каким-то делом оказался в процессе нанесения рисунков на футболки – и покатило. С Рижского рынка ко мне очередь стояла. Мы с другом собрали станки для шелкографии и летом делали футболки, а зимой шапочки, которые делались попросту из рейтуз. Три шапочки одна повязка. «Щелчок» к тому времени уже утратил статус центра обмена информацией. Где-то не за горами фигурировали пейджеры, и уже кто-то слышал про мобильные…
А мы занимались совмещением отдыха с почти предпринимательской деятельностью, в рамках которой пригодились и опыт, и приобретенные навыки. Деятельность, несомненно, родилась из общих потребностей советских реалий и наших знаний об одежде, помноженных на чувство стиля. Заключалась эта деятельность в пошиве всевозможных кожаных, и не очень, изделий. Был, как я уже говорил, освоен шелкографский процесс, что приводило к длительным концептуальным дебатам по поводу того, что лучше: я сошью 50 курток и откатаю на них пено-резиной «Перестройка» или какой-нибудь Chicago Bulls. Или, например, кто-то сделает приличной краской многоцветную красоту на какой-то сложной модели, но одной. И как всегда и случалось, искусство в очередной раз пало жертвой предприимчивости (смеется). А если серьезно, то было организовано небольшое производство по пошиву качественной одежды, потому как тогда открылся печально знаменитый отечественный РЫНОК. Где легализовывались подпольные цеховые производства, годами томившиеся в советском подполье.
Я к тому времени переехал из Гольяново, и где-то в 90-х женился. Давно это было. Семья слегка остепенила, но я уверен, что характер бунтарский помог и в этих 90-х, где и базары стали посерьёзней, и ответственность резко возросла. Наезды бандитов во время распада страны, начало какого-то первобытного бизнеса стали повсеместными, и на это все ложились первые, порой наивно смешные авантюры. «Крыши» появлялись у всего, и так однажды мы узнали, что таковые имеются не только у Кобзона, но и у «спиваковцев», те, которые «Виртуозы Москвы». Причем связано это было с реализацией модных мужских полупальто фирмы «Амекс». В чем оказались замешаны и мы, отработав свой «концерт по заявкам трудящихся». Как это ни покажется сейчас странным, но в те времена подобное сосуществование было нормальным. Все занимались всем.
К следующему сезону мы уже смело шили свои куртки и пальтишки. Благо, брошенных или кооперативных ателье стало появляться много. Вскоре и знакомые подросли окончательно, обзавелись работами и семьями, и посещение новых тусовочных мест стало эпизодическим. Но мы все равно продолжаем поддерживать связи, потому что в душе уже ничего не изменишь, что, собственно, и незачем.
А по поводу сравнительных характеристик – что было и что стало теперь – мне лично кажется, что ничего не изменилось. Все говорят, что что-то там меняется, а я вот недавно в метро спустился и отметил – те же люди, те же лица. Молодежь во все времена будет одинаково молодой и отрывающейся во все стороны. Если бы я сейчас был такого же возраста, я так же катался бы на сноубордах и коньках, прыгал, бегал, ездил, в общем, жил бы на полную катушку. Конечно, им теперь посложней в бытовом плане, образование теперь необходимо, но возможности у них, по сравнению с нашими, несоизмеримы. Открылись границы, можно учить языки и ездить, появился интернет. Я таким стартовым возможностям откровенно завидую. У нас не было такой информации.
При этом люди всегда останутся людьми, а карьеристы – карьеристами. Просто у нас был объединительный мотив – запреты на рок, и кураж, и вольное поведение. А теперь – вроде все можно, и непонятно, что нужно.
Вета Померанцева
Фото 3. Ленинград, фото Петры Галл, 1989
В. П. Ленинград периода моего девичества, конечно же, в двух словах не опишешь, тем более что такие литературные попытки предпринимались неоднократно, но хотелось бы отметить, что круглая дата советской Олимпиады случилась в один и тот же год, что и мое 12-летие.
М. Б. Можно сказать, что в новое десятилетие вы вступили подготовленно, по взрослому (смеются).
В. П. Но еще учась в школе, я уже была осведомлена, что возле Исакиевского собора кучковалась разношерстная тусовка, состоявшая из остатков каких-то хиппи, гопников, фанатеющих Макаревичем. И панков, как мы их тогда обозначали, хотя по сути, это были какие-то битники. Достаточно взрослые персонажи, распевавшие песни: «Благословляю пивные клубы, благословляю гнилые зубы».
Юбилею перестройки в СССР посвящается.Этот уникальный сборник включает более 1000 фотографий из личных архивов участников молодёжных субкультурных движений 1980-х годов. Когда советское общество всерьёз столкнулось с феноменом открытого молодёжного протеста против идеологического и культурного застоя, с одной стороны, и гонениями на «несоветский образ жизни» – с другой. В условиях, когда от зашедшего в тупик и запутавшегося в противоречиях советского социума остались в реальности одни только лозунги, панки, рокеры, ньювейверы и другие тогдашние «маргиналы» сами стали новой идеологией и культурной ориентацией.
Заключительная часть субкультурной саги «Хулиганы-80» посвящена творческому этажу андеграунда в период, когда в восьмидесятые годы после ослабления цензуры, на сцены и в выставочные залы расползающейся по швам советской империи хлынул поток оголтелой самодеятельности. Это истории о том, как после прорыва на официальную сцену, все кто оказался на ней неофициально, пытались найти свое место в канве процесса, обозначенного руководством страны как Перестройка, Гласность и Ускорение.
Юбилею перестройки в СССР посвящается.Еще одна часть мультимедийного фотоиздания «Хулиганы-80» в формате I-book посвященная феномену альтернативной моды в период перестройки и первой половине 90-х.Дикорастущая и не укрощенная неофициальная мода, балансируя на грани перформанса и дизайнерского шоу, появилась внезапно как химическая реакция между различными творческими группами андерграунда. Новые модельеры молниеносно отвоевали собственное пространство на рок-сцене, в сквотах и на официальных подиумах.С началом Перестройки отношение к представителям субкультур постепенно менялось – от откровенно негативного к ироничному и заинтересованному.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.