Ньютон - [25]

Воспользуемся этими краткими замечаниями о знакомстве Ньютона с Локком, чтобы рассмотреть один весьма общий вопрос, выходящий не только за рамки биографии английского ученого, но и за рамки истории науки. Кем был Ньютон — теистом или деистом?

Этот вопрос является общим и выходит за пределы биографии потому, что для разграничения понятий «теизм» и «деизм» необходим ряд фундаментальных философских и историко-философских определений, которые оказываются не слишком устойчивыми и трансформируются в применении к каждому частному случаю. Общим в различных определениях деизма является противопоставление его теизму — вере в личного бога, продолжающего управлять миром после его создания. Деизм предоставляет богу только функцию творца мира. Кант определяет деизм как убеждение в существовании первопричины мира, имманентной миру и таким образом исключающей постоянное провиденциальное вмешательство в его судьбы. Но есть и другая, гносеологическая сторона деизма, и именно ее имеют в виду, когда говорят о деизме Локка. Если существует имманентная первопричина мира, то постижение этой первопричины и познание самого бога идет не от откровения, а от сенсуального по своим источникам исследования. Этим подрывается диктатура канонических текстов, и познание мира эмансипируется от догмата. Не случайно деизм служит обоснованием естественной религии.

В XVII в. в Англии деизм, не покушаясь прямо на существование личного бога, отказывал ему в откровении как основе человеческого познания. Противопоставленный деистическому богу, личный бог Ньютона — «господин природы» — не исключал этого гносеологического оттенка деизма. Таким образом, ответ на вопрос об отношении Ньютона к деизму не может быть простым. Ньютон был противником деизма в его общем определении, но он не мог быть противником специфического оттенка деизма, который столь явно виден у Локка. Такая позиция тесно связана с физическими идеями Ньютона. Уже говорилось о его постоянном возвращении к идее эфира, заполняющего пространство, как «чувствилища» бога, служащего посредником в воздействиях бога на тела и избавляющего теорию тяготения от понятия дальнодействия. Но такие концепции, вполне устраивавшие Ньютона-теиста, не могли удовлетворить Ньютона — сторонника достоверного, экспериментально подтвержденного и логически обоснованного научного знания. «Начала» приводили Ньютона к деизму.

В то же время в своем главном труде Ньютон продолжал линию сенсуализации познания, линию Бэкона и Локка. Впоследствии, в 1693 г., Локк дал весьма высокую общую опенку «Начал» в своих «Мыслях о воспитании». Если бы другие мыслители, писал он, дали столь же достоверное описание других областей природы, какое Ньютон выработал для Солнечной системы, мы постигли бы общий механизм мира. Это программа того, что было сделано в XVIII в.,— программа, сформулированная на пороге столетия.

Благодаря знакомству с Локком Ньютон вошел в круг весьма влиятельных деятелей нового двора. Локк был секретарем, домашним врачом и воспитателем сына графа Шефтсберри, лорда-канцлера Англии, и был хорошо знаком с другими вельможами короля Вильгельма, с которыми он познакомил и Ньютона. Все это приблизило ученого к некоторым настоятельным нуждам государства, что помогло ему через несколько лет в его общественно-политической деятельности.

Период с начала 1690 до 1695 г. стал для Ньютона полосой тяжелых испытаний. Началось с пожара, уничтожившего важные рукописи ученого. Об этом пожаре сохранилось много противоречивых рассказов, включая подробное описание его предполагаемого виновника — собаки Даймонд, опрокинувшей на рукописи горящую свечу. Вероятно, именно этот пожар вызвал у Ньютона длительное психическое расстройство с припадками мании преследования, начавшееся, по-видимому, в конце 1691 г. и продолжавшееся в течение 1692 и 1693 гг. Когда болезнь прошла, Ньютон продолжал исследования в области небесной механики (движение Луны, задача трех тел) и в других областях. Но по-видимому, лондонские воспоминания заставляли его тяготиться пребыванием в Кембридже. Он делился раздумьями со своими знакомыми в Лондоне, среди которых был Чарльз Монтегю. Ньютон сблизился с ним еще в 1680 г., когда этот юный аристократ учился в Кембридже. За протекшие годы Монтегю сделал блестящую карьеру. Уже в 1688 г. он стал членом парламента — того же, куда был избран Ньютон,— парламента, отдавшего трон Вильгельму Оранскому и Марии Стюарт. Он был представлен новому королю и вскоре оказался самым блестящим руководителем британских финансов.

В 1692 г. Монтегю организовал первый в Англии государственный заем, а еще через два года внес билль об учреждении Английского банка и был назначен канцлером казначейства.

Монтегю предложил Ньютону должность хранителя Монетного двора, и после некоторых колебаний ученый принял это предложение и переехал (учитывая настроение Ньютона, лучше сказать «вернулся») в Лондон. Начало его деятельности совпало со знаменитой в истории финансов Англии перечеканкой монеты в 1697—1699 гг. Сотрудничество 35-летнего сановника и 55-летнего ученого оказалось весьма эффективным. Монтегю был талантливым государственным деятелем и прекрасным знатоком финансов страны, а Ньютон хорошо разбирался во всех деталях плавки металла и чеканки монет. Но больше, чем технологические познания Ньютона, удивляет его глубокое понимание собственно экономической стороны дела. Существует три фолианта — 529 переплетенных черновиков бумаг, которые составлял Ньютон в должности хранителя Монетного двора. Наряду с технологическими вопросами здесь содержатся наброски парламентских актов, объяснительных записок, проектов и отчетов, отражающих экономический эффект различных нововведений.