Нюрнберг предостерегает - [4]

Как-то, уже с «языком», прорывались через боевые порядки немцев. Ночь, ненастье. Где свои, где чужие — не понять. В этой неразберихе потерялся один разведчик. Об этом мне доложили уже на нейтральной полосе. Надо вернуться! Возвращаемся... Немцы решили, что их атакуют. Засвистели пули над головами, рядом рвутся мины. Мы все же нашли нашего товарища у переднего края фрицев. Он был тяжело ранен. Вытащили его на плащ-палатке. После выздоровления он нашел свою часть и опять служил в разведке. У разведчиков железный закон: никто не должен остаться у противника.

В бою у командира самый веский аргумент — личный пример. В руководителе любого ранга должен быть фундамент — моральная безупречность. Нет такого фундамента, значит все остальное (знание, хватка, организаторские способности) повисает в воздухе и не ценится подчиненными. Особенно это важно в разведке. Если разведчики не видят в своем командире верного, смелого товарища, успеха не будет. Не случайно, когда о ком-то хотят сказать, что это надежный человек, говорят: «С ним бы я в разведку пошел».

Скажу без хвастовства, разведчики видели во мне командира, знающего толк в организации поиска.

Больше полувека прошло, а я до сих пор с благодарностью вспоминаю своего заместителя, орловского парня Володю Повагу.

Однажды мы решили в тылу у противника атаковать отдельный блиндаж, чтобы захватить «языка». В бою у меня отказал автомат (заклинило затвор), но Володя успел застрелить немца, который целился в меня. «Языка» мы взяли. Им оказался немецкий капитан. Я был награжден орденом Славы III степени.

Особенно трудно приходилось разведчикам, когда войска долго стояли в обороне. Противник все время совершенствовал оборону. Здесь и минные поля, и несколько рядов колючей проволоки, банки-склянки на ней. А однажды нас обнаружила собака. Немцы порой и их использовали. Я уже не говорю о секретах, которые располагались впереди траншей метров на 100-150. Так было на Одерском плацдарме.

Не раз и не два мы возвращались без «языка». И не только мы.

Начальник разведки дивизии решил собрать со всех полков по парочке разведчиков и сформировать сводную группу захвата. Командир дивизии обещал всех наградить, если приведем стоящего «языка» (они ведь тоже разные были...). Сообща решили, что ошибка была в том, что действовали шаблонно. Немцы уже привыкли к тому, что как только стемнеет, через «нейтралку» пробирается очередная разведгруппа. Надо менять тактику. Решили нейтральную полосу переходить под утро и пленного брать, когда немцы после завтрака пойдут спать: ночью они копали какое-то укрытие. Обсудили варианты и пришли к выводу, что самое трудное предстоит нам после захвата «языка». Отходить к своей передовой около 300 метров, по времени это где-то 6-8 минут. Много... Настало время идти в поиск. Присели по русскому обычаю и гуськом направились к передовой. Разведчики обычно ходят строго след в след. След остается один — попробуй разберись, сколько человек прошло. А если нарвется группа на минное поле, то потерь будет меньше... Никто не провожал нас, не говорил длинных речей — не принято было. Этим подчеркивалось, что мы идем выполнять свою обычную задачу, что работа у нас такая.

Вот и передний край нашей обороны. Изредка вспыхивают осветительные ракеты. Где-то пророкотал пулемет, пронеслась короткая цепочка трассирующих пуль. И снова тихо. Достигли окопа нашего боевого охранения. Поиск начался. Вперед ушли два сапера и один наш разведчик — уточнить, а не произошло ли перемен на немецкой передовой? Через час они вернулись: проходы в минном поле и в проволочном заграждении проделаны. Настал черед группы захвата. Один за одним поползли по нейтральной полосе — от воронки к воронке, от куста к кусту... Минное поле. Ориентировались по колышкам, что оставили саперы. Проход «в колючке» обозначен двумя кусками бинта. Совсем рядом раздается резкий хлопок. Над головою вспыхнула осветительная ракета, залив все вокруг молочным светом. Впереди что-то лязгнуло, послышался негромкий разговор. Поднял голову и замер. Передо мной метрах в пятнадцати были немцы. Старший группы захвата дал красную ракету. Тут же заработала артиллерия. Била по флангам и тылу немецкого участка обороны выбранного нами объекта. По команде «Вперед!» мы рванулись к вражеской траншее.

Фрицы не ожидали ни артналета, ни нас. Буквально в считанные минуты мы захватили одного пулеметчика (второй был убит на месте) и без потерь (один разведчик был ранен) прибежали к своей передовой. Кажется, все просто, а сколько было пережито за эти мгновения.

Командир дивизии слово сдержал. Старший группы захвата был награжден орденом Красной Звезды, а каждого из нас пятерых наградили медалью «За отвагу».

И тогда на фронте, и сейчас я горжусь этой медалью, этой высокой солдатской наградой. И когда говорят, что воин награжден такими-то орденами и у него столько-то медалей, то мне (и, думаю, не только мне) становится больно за такое пренебрежительное отношение к медали «За отвагу».

Вдумайтесь в смысл её названия. Ох, как трудно было ее заслужить! Не случайно, через полвека четыре таких медали приравняли к званию Героя Советского Союза. Только почему четыре? Как и кем определялась эта цифра? Да ладно! Спасибо, кто-то все же додумался, что медаль «За отвагу» — это высокая награда.