Нынче в порфире… - [3]

И настала тишина.

Я все стоял на шоссе, обуреваемый недобрым предчувствием. Вопль еще звучал в моих ушах. В нем был животный испуг и смертельный ужас.

— Вы ничего на этом не потеряете,— услышал я голос шофера.— Я сброшу тридцать эре.

Он уже припрятал зайчишку и сидел за рулем, готовый ехать дальше.

— Что стряслось? — спросил он, видя, что я медлю.

Я подошел к машине, сел на заднее сиденье.

— Вы не слыхали? Собака лаяла.

Он покачал головой.

— Когда мотор работает, ничего не услышишь. Собака, говорите?

— Сперва она лаяла как бешеная, а потом взвыла, будто ножом ее ударили.— Я кивнул на лес.— Где-то в той стороне.

— Может, медведь какой в Скансене[5] на волю вырвался? — в шутку предположил он.

— Да не иначе,— сухо отозвался я.

— Едем? — спросил он.

— All right.

Машина тронулась, и уже через несколько минут мы выехали на кольцевую дорогу, опоясывающую мыс. Я по-прежнему думал о собаке. Что-то во мне — конечно же, совесть — твердило, что я должен был пойти в лес и выяснить, в чем дело. Но у меня нет фонарика — только спички, а на таком ветру они мигом гаснут. Оправдание, впрочем, хилое, до того хилое, что вернее будет назвать его уверткой. Разве я спросил шофера, есть ли у него фонарик? Нет, не спросил. Я вообще палец о палец не ударил. От нерешительности и — говоря откровенно — от страха темноты я дал животному умереть там во мраке, даже не попытавшись ему помочь. А если б собака была твоя, Харри Фриберг?! Если б это был ты сам?!

Шофер затормозил.

— Ну, вот и приехали,— удовлетворенно сказал он. Я попросил его подождать и вышел из машины. Мы остановились на открытой площадке перед старой таможней, которая призрачно белела на фоне темной громады леса. Волны плескались о каменную облицовку набережной, в узкой протоке монотонно вспыхивал желтый проблеск небольшого маяка. Шквальный ветер налетал с яростью, необычной для этого времени года. Мне стоило изрядных усилий удержать на голове шляпу.

Я обвел взглядом окрестности. Ни души не видно. Куда же он подевался, этот Карлссон?

По песку вдруг зашуршали торопливые шаги, и из темноты вынырнул невысокий человек.

— Вы из…? — Он одышливо назвал андерссоновскую газету.

— Да,— ответил я.— А вы — господин Карлссон?

Он кивнул, переводя дух.

— Совершенно верно.— Он схватился за сердце.— Вы разве не поняли, что надо остановиться? Господи, как я бежал, боялся — не догоню. Вы же мимо проехали!

Все это Карлссон произнес таким тоном, будто мы нанесли ему кровную обиду. Я спросил, где он ждал, и он жестом показал на шоссе.

— С той стороны, конечно… ну, которая смотрит на остров Лидингё. Почему ж вы не остановились?

В разговор вмешался шофер.

— Блокхусудден — это здесь,— буркнул он,— другого, черт меня побери, в природе нет. То, о чем вы толкуете, называется бухта Исбладсвикен.

Карлссон пробормотал в ответ что-то невнятное.

— Ну ладно,— сказал я,— Исбладсвикен или Блокхусудден — какая разница… случилось-то что?

Карлссон вскочил в машину, на заднее сиденье рядом со мной.

— Сами сейчас увидите,— с таинственным видом засуетился он.— Развернитесь и езжайте обратно,— велел он шоферу.

Машина прошла несколько сот метров в сторону города, затем свернула у развилки направо и опять покатила к мысу. В слабом отсвете, озарявшем внутренность такси, я смутно различал лицо Карлссона. Маленькое, худое, глаза посажены вплотную к острому носу. На голове солидный котелок. Внезапно он словно бы сильно встревожился. И испуганно сказал:

— Десяточку-то мне, наверно, заплатят?

— Смотря что это,— ответил я.

— Черт, я ведь уже и так выложил пять крон.

— За что?

— За телефон. Тут поблизости ни одного автомата, пришлось упрашивать на автобусной станции, чтоб дали позвонить по их местному.— Он удрученно вздохнул.— А этот мерзавец, шофер автобуса, заломил пятерку.

— Посмотрим, может, что и удастся сделать,— утешил я.

Он как будто бы воспрянул духом и заверил:

— Заметка наверняка выйдет хорошая.

Машина остановилась. Любитель сенсаций одним прыжком выскочил на шоссе.

— Глядите,— живо сказал он, показывая в темноту.

Я выбрался из автомобиля, подошел к обочине. Секунда-другая — наконец глаза привыкли к темноте. Мы стояли у откоса, который полого спускался к берегу, вдали, за черным пространством воды, мерцали огоньки.

— Вы что, не видите? — загорячился Карлссон.— Вон там!

Мой взгляд скользнул по воде, замер и вперился в нечто весьма странное.

Метрах в пятидесяти от берега — а может, чуть подальше — среди кипенья волн плясал свет. Его подвижность, сила и форма наводили на мысль о северном сиянии — блеклые, трепетные переливы, размытые контуры их туманились и таяли в окружающей черноте. Постоянен был только цвет, слегка желтоватый.

— Ну что, можете объяснить? — победоносно спросил Карлссон.

Я поднял глаза. Звезды прятались под черным облачным покрывалом, и единственным источником света над нами была призрачная луна, порой выглядывавшая в разрывы туч. Но луна стояла на юге, а зарево было на востоке. Даже в ясную погоду лунный свет не мог бы дать таких бликов.

Мой взгляд обвел линию горизонта, во всяком случае, я полагал, что это горизонт. Далекие огни, мерцавшие на Лидингё, и вспышки маячков на фарватере — вот и все, другого света не видно, но к загадочному сиянию это явно отношения не имеет.