Ньярлатхотеп - [2]
Мой друг говорил, что тайны эти были ужасны и способны поразить самое воспаленное воображение; и картины, появлявшиеся на экране в затемненной комнате, предрекали то, что никто, кроме Ньярлатхотепа, не смел предрекать, и в суматохе своих вспышек он отнимал у людей то, что никогда не отнималось прежде, а лишь выражалось в глазах. | |
And I heard it hinted abroad that those who knew Nyarlathotep looked on sights which others saw not. | И я повсюду слышал намеки, что те, кто знал Ньярлатхотепа, наблюдали зрелища, недоступные для прочих. |
It was in the hot autumn that I went through the night with the restless crowds to see Nyarlathotep; through the stifling night and up the endless stairs into the choking room. | Той жаркой осенью я шел сквозь ночь вместе с беспокойными толпами, чтобы увидеть Ньярлатхотепа; сквозь душную ночь, вверх по бесконечной лестнице, в тесную комнату. |
And shadowed on a screen, I saw hooded forms amidst ruins, and yellow evil faces peering from behind fallen monuments. | И в смене теней на экране я видел закутанные в плащи фигуры посреди развалин, и злые желтые лица, выглядывающие из-за поваленных памятников. |
And I saw the world battling against blackness; against the waves of destruction from ultimate space; whirling, churning, struggling around the dimming, cooling sun. | И я видел, как мир сражается с мраком, с волнами разрушения, которые шли из глубин космоса; вихрь, кружение, борьба вокруг тускнеющего, остывающего Солнца. |
Then the sparks played amazingly around the heads of the spectators, and hair stood up on end whilst shadows more grotesque than I can tell came out and squatted on the heads. | Потом искры изумительно заплясали вокруг голов зрителей, и волосы у всех встали дыбом, в то время как тени, более гротескные, чем я могу описать, вышли и уселись на головах. |
And when I, who was colder and more scientific than the rest, mumbled a trembling protest about "imposture" and "static electricity," Nyarlathotep drove us all out, down the dizzy stairs into the damp, hot, deserted midnight streets. | И когда я, более хладнокровный и образованный, чем остальные, дрожащим голосом пробормотал протесты насчет "мошенничества" и "статического электричества", Ньярлатхотеп вывел всех нас наружу по головокружительной лестнице на сырые, жаркие, пустынные ночные улицы. |
I screamed aloud that I was not afraid; that I never could be afraid; and others screamed with me for solace. | Я громко прокричал, что не боюсь, что никогда не испугался бы; и другие кричали вместе со мной, чтобы успокоиться. |
We swore to one another that the city was exactly the same, and still alive; and when the electric lights began to fade we cursed the company over and over again, and laughed at the queer faces we made. | Мы клялись друг другу, что город остался совершенно таким же, что он все еще жив; и когда огни электрических фонарей стали меркнуть, мы снова и снова проклинали осветительную компанию и смеялись над собственными чудаковатыми гримасами. |
I believe we felt something coming down from the greenish moon, for when we began to depend on its light we drifted into curious involuntary marching formations and seemed to know our destinations though we dared not think of them. | Думаю, мы почувствовали нечто, исходившее от зеленоватой луны, потому что когда мы стали зависеть от ее света, мы побрели странными непроизвольно шагающими кучками, и, казалось, каждый знал свой пункт назначения, хотя не смел думать о нем. |
Once we looked at the pavement and found the blocks loose and displaced by grass, with scarce a line of rusted metal to shew where the tramways had run. | Глядя на мостовую, мы видели расшатанные булыжники, между которыми пробивалась трава, и изредка полоски ржавого металла там, где были трамвайные пути. |
And again we saw a tram-car, lone, windowless, dilapidated, and almost on its side. | И вот мы увидели вагон трамвая, одинокий, без окон, полуразрушенный и почти поваленный. |
When we gazed around the horizon, we could not find the third tower by the river, and noticed that the silhouette of the second tower was ragged at the top. | Разглядывая горизонт, мы не могли найти третью башню у реки и заметили, что силуэт второй башни оборван поверху. |
Then we split up into narrow columns, each of which seemed drawn in a different direction. | Потом мы разбились на узкие колонны, каждую из которых как будто влекло в свою сторону. |
One disappeared in a narrow alley to the left, leaving only the echo of a shocking moan. | Одна исчезла в узкой аллее слева, оставив после себя лишь эхо ужасающего стона. |
Another filed down a weed-choked subway entrance, howling with a laughter that was mad. | Другая двинулась к заросшему сорняками входу в метро, завывая безумным смехом. |
My own column was sucked toward the open country, and presently I felt a chill which was not of the hot autumn; for as we stalked out on the dark moor, we beheld around us the hellish moon-glitter of evil snows. | Моя собственная колонна тянулась в сторону открытой местности, и тогда я почувствовал холод, несвойственный этой жаркой осени; ибо, выбравшись на темную пустошь, в лунном свете мы увидели вокруг себя адский блеск зловещих снегов. |
Второй том собрания сочинений Лавкрафта в данной серии. В него вошли два романа Лавкрафта, три повести и рассказ «Цвет из иных миров».Составитель – Людмила Володарская. Художник – А. Махов.
Первый том собрания сочинений Лавкрафта в данной серии. В него вошли преимущественно короткие рассказы, написанные Лавкрафтом в первые десять лет основного периода его творчества, с 1917 по 1926 год. Составитель — Людмила Володарская. Художник — А. Махов.
«К западу от Аркхема много высоких холмов и долин с густыми лесами, где никогда не гулял топор. В узких, темных лощинах на крутых склонах чудом удерживаются деревья, а в ручьях даже в летнюю пору не играют солнечные лучи. На более пологих склонах стоят старые фермы с приземистыми каменными и заросшими мхом постройками, хранящие вековечные тайны Новой Англии. Теперь дома опустели, широкие трубы растрескались и покосившиеся стены едва удерживают островерхие крыши. Старожилы перебрались в другие края, а чужакам здесь не по душе.
«В начале был ужас» — так, наверное, начиналось бы Священное Писание по Ховарду Филлипсу Лавкрафту (1890–1937). «Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого», — констатировал в эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» один из самых странных писателей XX в., всеми своими произведениями подтверждая эту тезу.В состав сборника вошли признанные шедевры зловещих фантасмагорий Лавкрафта, в которых столь отчетливо и систематично прослеживаются некоторые доктринальные положения Золотой Зари, что у многих авторитетных комментаторов невольно возникала мысль о некой магической трансконтинентальной инспирации американского писателя тайным орденским знанием.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.