Нур-ад-Дин и Мариам - [8]
– О Аллах, как же не хочется отрываться от тебя, мой прекрасный!
– И я отдал бы всю свою жизнь, чтобы этот миг длился вечно!
– О нет, – Мариам в притворном ужасе прикрыла глаза, – я не выдержу этого.
– Увы, моя прекрасная, – качнул головой Нур-ад-Дин. – Этого не выдержу и я. Ведь надо же иногда и восстанавливать силы!
– Ты прав, – улыбнулась девушка. – Пора браться за ужин!
Наконец тяжелый казан с пловом (конечно, не без помощи Нур-ад-Дина) занял свое место над очагом.
– Ну что ж, почтенная, – со смехом в глазах проговорил юноша, – а теперь признавайся, о чем велела тебе поговорить со мной твоя недалекая подружка?
Мариам нежно улыбнулась любимому. Сейчас даже упоминание об Амаль не могло вывести ее из того изумительного душевного равновесия, какое даруется разделенной и торжествующей любовью.
– О, мой милый, это долгий разговор.
– И что? Его не следует вести вечером? Или при свете луны? Или после заката?
– О нет, боюсь, что появление моего отца вынудит меня прервать его.
– Так это тайна?
– Да, причем тайна именно от него…
– Ты разожгла мое любопытство, любимая! Говори, не томи. Клянусь, как только почтенный Нур-ад-Дин появится на пороге, я мигом прекращу все расспросы!
– Да будет так! – Мариам поправила вышитую шаль, что скрывала ее длинные косы. Следовало собраться с мыслями. Быть может, Нур-ад-Дин не поймет ее. Но, увы, пути назад не было, и потому Мариам начала издалека.
– Помнишь ли ты тот день, когда умерла моя матушка?
– О да, прекраснейшая, – кивнул Нур-ад-Дин, удивляясь такому началу разговора.
– И помнишь, должно быть, в сколь черную тоску погрузился тогда мой отец…
– Такое непросто забыть.
– Это верно. Как должен ты помнить и то, сколь печальна стала твоя уважаемая матушка в день смерти твоего почтенного отца.
– О да, красавица. Я вижу это по сей день.
– Должно быть, ты уже раздумывал над тем, как же унять душевную боль доброй Мариам?
– Я частенько думаю об этом, моя любимая. И рад, что ты тоже задавала себе этот вопрос.
– С недавних пор, мой хороший, я стала замечать, что отец вновь становится почти таким же, каким был некогда. Особенно в те часы, когда беседует с твоей матушкой. Он улыбается, он шутит, он…
Нур-ад-Дин кивнул. Да, он не был столь необыкновенно чуток, как его прекрасная Мариам, но и ему уже доводилось слышать довольный смех ее отца. И действительно, происходило это тогда, когда рядом была его, Нур-ад-Дина, матушка.
– Я тоже замечал это. Более того, я скажу тебе, что лишь беседы с твоим добрым отцом делают мою почтенную родительницу не такой печальной. Что стоит мне лишь вспомнить о нем, как ее прекрасное лицо озаряется добрым светом.
Мариам просияла. Да, она тоже замечала это. Но куда более ее порадовало, что ее любимый был настолько чуток, чтобы видеть движения души своей матери.
– О, если так, то моя задача становится куда проще! Ибо я подумала, что было бы просто прекрасно, если бы наши родители поженились.
– Аллах всесильный! Поженились?
– Но почему ты столь удивлен, Нур-ад-Дин? Разве не достойны они счастья, спокойствия, любви?
Нур-ад-Дин задумался, пытаясь понять, что же так поразило его в простых словах Мариам. О да, родители полны друг к другу симпатии. Быть может, не только давние дружеские чувства наполняют их души, когда они встречаются… Но почему же тогда слово «поженились» вызвало в нем такое удивление?
Мариам словно прочитала его мысли. И бросилась на защиту собственной удивительной идеи.
– Подумай сам, Нур-ад-Дин! Они радуются друг другу, им вместе хорошо, куда-то уходит их боль… Разве этого мало?
– О нет, моя добрая Мариам. Но, думаю, они и сами еще не сознают, что могут друг для друга стать бальзамом от душевной боли.
– И к тому же срок траура уже миновал. И для моего отца, и для твоей матушки настало время подумать о себе.
– Боюсь, что они уже не смогут сделать этого. – Нур-ад-Дин тяжело вздохнул. О, он не так давно уже пытался побеседовать с матушкой о будущем, но разговор быстро увял. – Не думаю, чтобы о таком задумывался дядя Нур-ад-Дин, но матушка очень боится мнения соседок, мнения толпы. Она мне сказала, что обычаи, которые она уважает безмерно, велят ей более не думать о себе, а все свои силы отдать на устройство моего счастья и моей жизни.
– Аллах всесильный… Это плохо… Это очень плохо, Нур-ад-Дин!
– Почему, моя красавица?
– Потому что я так надеялась, что нам удастся соединить наших уважаемых родителей… Ибо если будут счастливы они, то и нашему счастью ничто и никто препятствовать не будет!
– Но ведь никто и так не ставит нам препон! Мы видимся с тобой каждый день, и твой отец, и моя матушка столь нежны с нами, столь заботятся о нас.
– Но, подумай сам, разве можем мы с тобой наслаждаться тем, что нам хорошо вместе, и не думать при этом, что наши любимые родители страдают!
Нур-ад-Дин вновь кивнул, опять порадовавшись тому, что у его избранницы тонкая и ранимая душа, неравнодушная к чужому горю.
– Признаюсь тебе, любимый, что я тоже пыталась заговорить с отцом об этом. И, вот что удивительно, услышала в ответ почти то же самое. Что теперь у него лишь одна цель – мое счастье, что обычаи больше не велят ему думать о собственном благополучии… И как я ни пыталась его убедить в том, что мое счастье зависит от того, насколько счастлив он, что я не могу думать об устройстве своей семьи, если душа болит о нем… Увы, мне показалось, что он даже не слышит моих слов!
