Нулевой цикл - [42]

Такой биографии ни у кого из моих друзей не было. Денис рассказывал неторопливо, обстоятельно. Его допекла не работа сама по себе, а сознание переливания из пустого в порожнее. Ржа поедает трубы — ты их меняешь. А новые тоже ржавеют, их забивает каменнопрочным осадком. И так идешь из дома в дом по замкнутому кругу. Об уличных магистралях и говорить нечего — там не дом, не два, а бывает, весь район без воды сидит.

И это в наш век научно-технической революции!

— Не выдержав, ты смотался в институт! — понимающе хохотнул я.

— Ну да, чего говорить, — простодушно согласился Денис. Давить меня стало страшенно. Никакого тебе удовлетворения, понимаешь. А перейти на другую работу… — Денис вздохнул, как целое бычье стадо. — Ну, против отца я, может быть, и устоял бы, а вот против деда да против сестренок… Однако мою тягу к высшему образованию вся семья единогласно одобрила. Правда, с условием…

Турчак выдохнул так, словно лопнул туго накачанный волейбольный мяч.

— С каким же? — я даже приподнялся на кровати.

— Да чтобы стал спецом по водопроводным сетям.

— Бог ты мой! — всплеснул я руками. — Да ведь наша-то будущая специальность все равно что на другом конце Вселенной. Нехорошо облапошивать близких людей, Денис!

— А, да чего говорить… — мрачно отозвался Денис. И, видимо, не захотел больше продолжать разговор.

Поскольку на нашем курсе оказался урожай на Денисов, к Турчаку после той «кипяточной» ночи с моей легкой руки приклеилось прозвище Водопроводчик. Он не обиделся, только посопел немного и помотал своей кудлатой головой.

Я и сам не мог понять, что именно теперь привлекало меня в Турчаке. Скорее всего его простодушие, полная неспособность обижаться.

А порядочен он был до щепетильности. Займет рубль до стипендии и каждый день спрашивает: не последний ли отнял? А чтобы в своей комнате у товарища кусок хлеба съел? Упаси господи!

Смена антипатии на симпатию была во мне настолько неожиданной и необратимой, что я решился предложить Турчаку вместе пробиваться в науку. В сговорчивости его я имел возможность убедиться. К тому же его теперь прямо-таки распирало от чувства дружелюбия к моей особе. И еще должен признаться — от Турчака веяло таким несокрушимым спокойствием и такой физической силой, что и я рядом с ним чувствовал себя куда увереннее.

Мое предложение усугублялось тем, что в этом году у нас начались спецпредметы и заведующий нашей выпускающей кафедрой ультразвуковой дефектоскопии профессор Благов заметил как-то на лекции, что не прочь допустить пару-другую студентов к научно-исследовательской работе.

Сама судьба подавала мне руку!

В ответ на мое предложение Денис только отмахнулся, посчитав мои слова за шутку. Когда же я стал настаивать, он не на шутку перепугался, засопел и дня два старался избегать меня.

Но в меня вселился бес упрямства. Я внушил себе, что только вместе с Денисом могу по-настоящему проявить себя. Чепуха, конечно. Будто у меня не было других, более башковитых друзей. Ну, как бы там ни было, а я и через два дня заговорил с Денисом о том же.

И только когда я начистоту признался, что всю жизнь мечтал попасть к Благову, да вот только вместе с ним, Денисом, смогу решиться на такой шаг, он мрачно пробормотал:

— Ладно, чего говорить…

Высокого роста, худой, с остроносым лицом нездорового землистого цвета Аркадий Алексеевич Благов встретил нас, как докучливых родственников.

— Ба! — удивился он. — И Турчак пожаловал!

— Чего говорить, — засопел Денис, — если нельзя, могу и уйти.

— Помнится, основы ультразвуковой техники вы изволили сдать после второго захода?

— Третьего… чего говорить…

— Виноват, запамятовал, — Благов взглянул на меня и лицо у него чуточку подобрело. — Вот Ковина я по ответам на олимпиаде запомнил, толковые были ответы, весьма толковые. Ну что ж, извольте приобщаться.

— А я? — Денис волком смотрел на Благова.

— И вы. Викентий Семенович! — крикнул он в глубину лаборатории, — принимай пополнение в науку.

…Когда поздно вечером мы покинули лабораторию Благова, Денис заметил:

— На ладан дышит…

— Ты о ком? — не понял я.

— Да о ком же еще, о нашем профессоре, — Денис кивнул на двери лаборатории, из которых мы вышли. — Видал, какое лицо у него? У нас в рембригаде один мужик от рака помер, так у него такое же мучное лицо было.

— Типун тебе на язык, Денис! — возмутился я.

С нашего третьего курса в лабораторию пришли шесть человек, самый цвет успеваемости, если не считать Турчака, конечно. На первых порах нам, студентам, доверяли несложные обязанности: снимать показания приборов, чертить форматки для записей эксперимента, что-то присоединить, отсоединить. И так по два вечера в неделю. К концу марта я первым научился читать «язык» осциллографов, и Благов решился доверить мне заполнение опытных карт. Данные для карт я собирал у всех участников эксперимента. На следующий день эти карты я отнес в вычислительный центр института, а еще через два дня получил оттуда кипу бумажных лент, свернутых в рулоны.

Когда я положил рулоны на стол перед Благовым, тот пальцем поманил Дениса.

— Думается мне, Турчак. — сказал профессор, серьезно глядя в лицо моего друга, — что эта работа будет как раз по тебе. Садись и слушай внимательно.