Нулевой цикл - [2]

Да, не мог.

То, что случилось сегодня, зрело в нем подобно злокачественной опухоли все четыре минувших года. Чашу терпения переполнил разговор с Варанкиным, научным руководителем Леонида.

Не далее как вчера утром Варанкин вызвал Леонида к себе в кабинет, сунул ему в руки тоненькую книжку-брошюрку, буркнул: «Только что получили. Читай!», а сам, высокий, худой и сутулый, принялся вышагивать из угла в угол, бросая на Леонида откровенно неприязненные взгляды.

Леонид взглянул на брошюрку — это оказался автореферат, краткое содержание чьей-то готовой к защите диссертации. «Исследование гидравлического удара в воде с целью использования его для штамповки сверхтвердых сплавов», — прочел Леонид и растерянно оглянулся на Варанкина. Почти так же, слово в слово, называлась и его диссертация, увы, еще далекая от защиты.

— Читай! Читай! — прикрикнул на него Варанкин.

Леонид листал автореферат, страницу за страницей, а ему казалось, что он листает собственную диссертацию, — так велико было совпадение.

— Все собираюсь спросить тебя, Леонид Дмитриевич, — Варанкин прошел к столу, развалился в кресле так, что из-под стола выставились его огромные туфли и тощие лодыжки в ярко клетчатых носках, — какая нелегкая занесла тебя в аспирантуру? Ты, что, действительно страдаешь по науке?

— Не знаю, Виктор Павлович. Я как-то еще не думал об этом…

Варанкин удовлетворенно кивнул головой, — видно, ничего другого он услышать и не ожидал.

— Более четырех лет я наблюдаю за тобой, — сказал он, вглядываясь в Леонида своими отечными, чуть раскосыми глазами. — Ты работаешь вполне добросовестно и у меня не было повода выставить тебя. Но, боже, какой скукой постоянно несет от тебя, Лыкнов, — он перевел взгляд над собой в потолок. Знаешь, когда при построении кривой одна из точек оказывается в стороне и не укладывается в общую закономерность? Как мы ее называем?

— Выпавшей точкой…

— Вот, вот, именно — выпавшей точкой, — с удовлетворением вздохнул Варанкин и снова перевел глаза на Леонида. — Ты понял меня, Леонид Дмитриевич? — он презрительно фыркнул. — А в таком дурацком положении, — Варанкин вытянул палец, указывая на автореферат в руке Леонида, — оказались мы оба: и ты, и я, твой научный руководитель.

— Что же теперь делать?

— Ну-с, мне, например, предстоит писать отзыв на сию блестящую тему. Сибиряки сразу взяли быка за рога. А ты… Э, да что теперь переливать из пустого в порожнее. Короче говоря, так: диссертация у тебя не докторская, а кандидатская. От совпадений никто не застрахован. Будем варьировать, что-то менять, доказывать свою самостоятельность. К весне попытаемся защититься. Авторитет доктора Варанкина тоже кое-чего стоит. Ясно, Леонид Дмитриевич?

— Да вроде бы…

— Тогда иди и занимайся своими делами.

Леонид возвратился к корзине, присел перед нею. Помедлив, принялся собирать рассыпавшиеся по полу обрывки бумаги. Аккуратненько заталкивал каждый обрывок в общую рыхлую массу так, чтобы тот уже не смог выпасть обратно. При этом, прежде чем расстаться с обрывком, Леонид помимо своей воли, с пристальным вниманием всматривался в уцелевшую на нем часть текста, часть чертежа, формулы. Он и сам не понимал, зачем делает это.

Он только все ловил себя на том, что никак не может справиться с тягостным и назойливым беспокойством, как-то внезапно овладевшим им после вчерашнего разговора с Варанкиным. И даже не просто разговора, а после какого-то нечаянно оброненного профессором слова.

И это беспокойство сейчас заслонило собой все остальное предстоящий скандал на кафедре, слезы отчаяния на лице Инны, разочарованные физиономии друзей…

…Так очередь дошла до четвертушки листа с частью наклеенной на нем фотографии. Белый глянцевый кусочек с лохматыми краями надрыва. Веер кривых пересекал его. Ни начала, ни конца кривых здесь не было, и то и другое осталось на других обрывках фотографии.

Леонид вздохнул. Построение этих кривых окончательно запутало и без того сложные взаимоотношения между аспирантом и его научным руководителем.

Виктор Павлович поручил Леониду проследить, как меняется плотность воды в процессе гидравлического удара. Почему эту задачу — именно Леониду? Скорее всего, потому, что с нею мог совладать только такой человек, как он, обладающий дьявольской усидчивостью. Гидравлический удар длился сотые доли секунды. Установленные на стенде датчики давали чудовищные погрешности, и установить относительно точную величину этих погрешностей предстояло соответствующим числом замеров.

Более трехсот экспериментов проделал Леонид ради этой третьестепенной задачи. Изо дня в день, с утра до вечера, а иногда и до глубокой ночи, он занимался одним и темже; включал, выключал, снимал показания десятка приборов, проявлял пленку и расшифровывал ее. И все это с таким невозмутимым спокойствием, которое подивило даже видавшего виды Варанкина…

Так же терпеливо Леонид переносил тысячи замеров с карты на миллиметровку. На бумаге одна за другой возникали беспорядочные россыпи точек, настоящие подобия Млечного Пути. Первое время никаких закономерностей в этих россыпях ни Леониду, ни даже «доку» уловить не удавалось.