Нубийский принц - [10]

Не подумайте, что мои несчастья были как-то связаны между собой. “Фрейзер” был тут абсолютно ни при чем, просто его перестали показывать как раз в тот день, когда я застал свою девушку с другим. Я понятия не имел, когда это началось. Возможно, еще до того, как мы поселились вместе. С новым избранником Паолы мы несколько раз встречались в баре, где я поджидал ее из университета. Он торговал дорогими автомобилями, но держался запросто, словно сам собрался занять денег, чтобы купить подержанный “фольксваген”. Это был субъект лет сорока с элегантной прической, безупречными зубами и поджарым телом — результатом еженедельных визитов в спортзал. Мне нравился его утонченный космополитизм и бесконечные рассказы о старых амстердамских домах с подвижными блоками, через которые спускали гробы, о безумных улицах Палермо, где красный сигнал светофора считался не запретом, а всего лишь ненавязчивым предупреждением, о кубинках — больших мастерицах центрифуги (для этого изысканного и экзотического сексуального упражнения требуются очень крепкие бедра), о стройных пальмах Тозюра и прочих вещах, о которых нельзя прочесть в журналах. К несчастью, знакомство с новоявленным королем мира завершилось апперкотом в его челюсть. С тех пор улыбка моего соперника уже не была столь безупречной. Паола метнулась в сторону и скрючилась на полу, обхватив голову руками, словно вокруг начали рушиться стены. “Это не то, что тебе нужно”, — повторял он перед тем, как я его нокаутировал. Я и сам не знал, что мне нужно. “Прекрати, не будь идиотом”, — пищала Паола. В общем, я не только оказался на улице, но и обеспечил себе повестку в суд и счета от травматолога. Невидимые болельщики энергично размахивали флагами, бодрый голос комментатора просил меня не сдаваться и поднажать. Я убедил себя, что албанка — мой главный враг, единственный человек на земле, который стоит на пути моего счастья. Это она наслала на меня проклятие. Поражение означало конец всему. Я и так потерял слишком много: Паолу, дом, любимый сериал. До светофора оставалось сто метров.

В юности я приобрел кучу забавных поверий: например, перед важным экзаменом нужно было загадать, сколько книг стоит на полке. Если мне случалось угадать их количество, я тут же бросал заниматься: какой смысл протирать локти за столом, если пятерка и так у меня в кармане. Не могло же такое совпадение быть случайным, это определенно знак судьбы. Теперь, преследуя албанку, я отчего-то вспомнил о своих подростковых предрассудках. Мне показалось, что от победы в забеге будет зависеть вся моя дальнейшая судьба: и обретение новой работы, и возвращение Паолы, и возобновление “Фрейзера”. Меня не покидала абсурдная уверенность, что албанка пусть неосознанно, но твердо решила лишить меня удовольствия от маленькой победы именно тогда, когда я больше всего в ней нуждался. Она знала, что меня предали, догадывалась, что мне предстоит судебное разбирательство, наверняка была знакома с моим соперником и, возможно, имела какое-то отношение к исчезновению “Фрейзера” из телепрограммы. Она знала, что я, как перед тем экзаменом по английскому, загадал: давай, парень, выиграй этот чертов забег, и тебе немедленно предложат классную работу, Паола вернется и попросит прощения, а если не вернется, что ж, Паол на свете много, и ты еще встретишь хорошую девушку, а “Фрейзера” начнут показывать снова. Бред, скажете? Ну, конечно, бред. В голове у меня царила мешанина из обрывков не связанных друг с другом мыслей; я представлял себе Паолу, нагую, с любовником, в нашей постели, которую она, возможно, не один месяц тайком делила с другим, в уборных забегаловок, в телефонных будках, на полутемных стоянках. Прикидывал, как лучше составить резюме с полным перечнем своих навыков и достижений (кроме хука справа, разумеется). Вспоминал, как классно было приходить домой в десять вечера, наспех ужинать на кухне и устраиваться вдвоем перед телевизором, чтобы посмотреть очередную серию. Пытался понять, почему албанка от меня убегает. Краем уха слушал комментатора. И дивился на задавак-прохожих, считающих ниже своего достоинства дать себя обогнать. Хотя желающие ввязаться в гонку из спортивного азарта находились всегда. Так что албанка, вполне возможно, не давала обогнать себя не из гордости и не потому, что желала зла мне или “Фрейзеру”. Возможно, ей просто хотелось победить.

Когда до финиша оставалось несколько шагов, между нами внезапно вклинился какой-то бойкий старик, и моя соперница, стушевавшись, замедлила шаг. Я продолжал двигаться к цели, сосредоточившись на последних дюймах, отделявших меня от вожделенной медали, и не сразу понял, что произошло. Замешательство девчонки не на шутку меня встревожило. Мне хотелось повернуться к ней и спросить, какого дьявола она меня так загнала, чтобы сдаться в последний момент. Комментатор уже поздравлял меня с победой, но я не испытывал ни малейшей радости. Болельщики вопили и размахивали флагами, но тут я обернулся, и все встало на свои места.

Албанка соревновалась не со мной, а со стариком, и полосатый козырек кондитерской, у которого она замедлила шаг, служил ей финишной чертой. Я решил, что девчонка вполне могла выступать не за Албанию, а за Испанию, чтобы принести победу новой родине.