Ну ты же мужчина!, или МеЖполовые парадоксы - [21]

— Да, продукты на дачу везу.

— Я не в первый раз сталкиваюсь с такой ситуацией. Почему женщины невосприимчивы к благим намерениям мужчин проявить элементарную заботу? Но при этом утверждают, что они слабый пол! Ну посудите здраво: я что, убегу с вашей сумкой, что ли?

— Ну мало ли… Вот если бы вы были студентом и украли бы мои продукты, я бы не удивилась. Студенты-то всегда голодные.

— У вас такое уже было?

— Нет, но-о-о…

— У кого-то из ваших знакомых такое было?

— Ну-у-у…

— Вы где-то про такие случаи читали? Видели в новостях? Слышали по радио?

— Да как вам сказать…

Да так и скажите, что все эти леденящие кровь ужасы не происходят нигде, кроме как в вашей голове. И пробиться через этот заслон фантазийной самодеятельности для стороннего человека — задача часто невыполнимая. Вы готовы увидеть в нем кого угодно, но только не того, кем он является. Женщины современности, вздыхая, признают, что жизнь их сделала безнадежными реалистками, однако это только слова. Большинство из таких реалисток давно повыпадали из реальности в мифологический континуум, населенный чудовищами. Возвращайтесь! Вы нам нужны тут!

Вот по улице плывут еще две мощные сумки, зажав между своими массивами хрупкую женщину. Филипп и Кирилл (почти хором и с отработанной улыбкой):

— Добрый день! Разрешите предложить помощь!

— Нет уж! Не надо! — уворачивается тетя.

Девчонки, что стояли рядом и все видели, похихикали и заявили:

— Плохо просили, значит.

Мужчина, проси — и делай это хорошо!

В тот день мы много наматывали пешком. Через два километра, в зоне старой одноэтажной застройки между Северным и Южным Бутово, мы узрели бабульку, которая отдыхала, опираясь на трость. Рядом с ней стояла пластиковая пятилитровая фляга с водой из колонки.

— Добрый день! Ну что же вы с собой делаете, а? Давайте-ка сюда, — протянул я руку к ноше.

Бабушка миролюбиво оглядела нас.

— Да чего уж там, сынки…

Я взял флягу.

— Спасибо, ребятки. Во-о-он та калитка, — показала она вперед, и мы пошли втроем, беседуя.

Вам когда-нибудь доводилось встречать бабушек России, какими их писал Шукшин? Не о них, подчеркну, а именно их, со всеми пронзительными, мягчащими душу черточками внешности и манерами. Эта пожилая женщина выглядела и говорила так, будто только что вышла из какого-либо рассказа Василия Макарыча — целиком, вся.

— Как ваше имя? — спросил Филипп.

— Валентина Петровна.

— Валентина Петровна, а вы не боитесь, что мы сейчас вашу воду из колонки украдем, а? — спросил он, подмигивая мне.

Бабушка усмехнулась.

— Та-а-а… Украдете, так украдете, что ж поделаешь.

— Странно, странно! Неужели не боитесь? Ей богу, после того, что мы наслушались, аж не верится.

Она только посмеялась и стала рассказывать, как ее младший внук просил купить ему подарок.

— И вот, значит, пристал ко мне: купи да купи… Игрушка таг кая. Этот, как его… «Человек-паук».

Мы с Филиппом так и покатились со смеху. Слишком чудно было слышать сочетание «человек-паук» из уст старушки. Все равно что Лермонтов сказал бы: «Вчера, господа, я, знаете ли, новенький айпод приобрел». Как быстро мы все-таки уживаемся со странными вещами и именами своего времени! И только услышав расхожее понятие современности от человека другого поколения, вдруг осознаешь, что «человек-паук» действительно звучит анекдотично.

— Валентина Петровна, а сколько вам лет?

— Шестьдесят девять. Ага, вот тут поставьте под калиткой… Да уймись ты! — прикрикнула она на неистового заливавшегося пса за забором. — Ишь, переживает за хозяйку-то.

— Знаете, мы сегодня много раз пытались помочь донести женщинам тяжелые пакеты. Разным женщинам: были там и двадцати-, и тридцати-, и сорокалетние. Ни одна не согласилась, Валентина Петровна. Сумки были тяжелы, но страх и предрассудки были еще тяжелее, понимаете? Они забыли, что так бывает, и ничего, кроме угрозы своим чертовым сумкам, в наших предложениях помощи не видели.

— Боятся, да? — хохотнула бабушка. — Эх, ребята… Спасибо вам.

— Да это вам спасибо, Валентина Петровна. Вам! Вы из них всех оказались самой молодой. Они все давно усохли, завяли, скукожились в безжизненные тени. А вы, уж точно насмотревшись всяких гадостей вдоволь за свою жизнь, тем не менее, продолжаете верить людям. Вы молоды, понимаете?

Хотя, может, я зря так распалился? Может в свои двадцать — тридцать — сорок Валентина Петровна отреагировала бы аналогично большинству? Если так, то жуть продирает от мысли, что только долгие семьдесят лет, одолевающие хвори и одиночество научат, наконец, нормально относиться к нормальным вещам. Но я не хочу в это верить. Я лучше уверую в человека-паука.

А в Коньково, на улице Островитианова, меня поджидал еще один жизнеутверждающий подарок.

— Здравствуйте! Помочь?

— Ой, молодой человек, действительно — помогите мне!

Сухонькая женщина азиатской внешности протягивает мне свою сумку. Внутри — планетарный арбуз килограммов эдак на пять.

Я даже глаза протер.

— Послушайте, — говорю, — вы мне точно не приснились? Вы вот так сразу разрешаете мне донести вашу сумку? Вы не боитесь меня? Вы верите, что я не украду ваш арбуз? Так не бывает! Это все подстроено! Где скрытая камера?