Ну точно - это любовь - [35]

Джону нравился Генри. Всегда нравился.

Он не мог дождаться, чтобы остаться с ним наедине, запихнуть в чемодан и отправить на почтовом самолете обратно в Манхэттен.

За их столиком было свободнее, чем за остальными, где сидели по восемь, но атмосфера была довольно плотной. Джон чувствовал себя слишком закупоренным, поэтому решил ослабить галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу.

Джейн все-таки села слева от Харрисона, а Брэнди — справа. Джон решил не обращать внимания на Джейн, потому что каждый раз, поймав его взгляд, она выразительно смотрела на него.

Рядом с Брэнди сидел Генри Брюстер, затем Джон — почти напротив Джейн — и, »наконец, Диллон Холмс.

Прямо одна большая семья.

Может, надо свести Джейн с Генри. Он безопаснее Холмса, и его проще переварить.

Нет. Ни за что. Пусть Генри сам найдет себе девушку.

Харрисон завладел беседой с первой ложкой фруктового салата и весь ужин рассказывал о Нью-Джерси больше, чем нужно для написания путеводителя.

Кейп-Мэй — старейший морской курорт Америки, и этот самый « Конгресс-Холл » служил летним Белым домом для четырех президентов.

Джон Филип Суза[11] играл свои марши прямо здесь, перед восхищенными слушателями.

Больше ста битв прошло в Нью-Джерси во время Войны за независимость, и штат стал известен как «перекресток революции».

Томас Алва Эдисон изобрел лампу накаливания, кинокамеру и фонограф в лабораториях «Вест-Оранж» и «Менло-Парк» в Нью-Джерси.

В Нью-Джерси есть спорткомплекс «Медоулэндс», где тренировались «Гиганты» и «Ракеты»[12].

— А Джимми Хоффа похоронен в одной из зон защиты, — прошептал Джон Генри Брюстеру, который благоразумно закашлялся в платок.

Гадрозавр был «динозавром штата».

— Сразу после Харрисона, — прошептал Генри Джону, ведь была его очередь.

Более ста пятидесяти видов фруктов и овощей растет в Нью-Джерси, «штате Садов», который на четвертом месте по спарже и на пятом по кочанному салату.

— Я бы не прикоснулся к тому, который на пятифутовой подпорке, — прошептал Джон Генри и еле сдержался, чтоб не поморщиться, Джейн нахмурилась, будто училка, которая говорит: «Как тебе не стыдно, Джонни, будь умницей и веди себя хорошо».

Александр Гамильтон, первый министр финансов США, был ранен на дуэли с Аароном Бэром, умер прямо здесь, в Нью-Джерси, в его возлюбленном Вихокене.

— Не первая политическая карьера, рухнувшая в Нью-Джерси.

Джон резко повернулся направо, потому что произнес это Диллон Холмс.

— Заскучал, Диллон? — спросил он, в то время как официант забрал у него наполовину съеденное шоколадно-ванильно-клубничное мороженое.

— Я слышу это не в первый раз, знаешь ли, — Холмс отодвинул свое тающее мороженое, к которому почти не притронулся. — Ему надо больше говорить о гражданской позиции, а не только о своем любимом Нью-Джерси.

— Честно говоря, не знаю никого, кто любил бы Нью-Джерси. Ручаюсь, ты никогда не услышишь песни вроде «Я оставил сердце в Ньюарке». Оставил хандру — это да, но не сердце.

— Наш штат стал предметом злых шуток, признаю. Но мы известны не только пляжами, казино и Фрэнком Синатрой.

— Да, — произнесла Джейн. Джон поднял глаза и увидел, что она поднялась из-за стола и стоит за его спиной. — В путеводителе написано, что Нью-Джерси также родина первого концентрированного супа. Но кто об этом помнит?

— Мы. В каждом штате любят перечислять изобретения, выдающихся граждан и тому подобное, — ответил Диллон, поднимаясь. Джон понял, что ему тоже придется встать. Так поступил и Генри Брюстер. Ох уж эта вежливость, которую в молодых людей вдалбливают всяческие тетушки Мэрион. Одна из причин, по которой Джон проводил много времени в одиночестве — не надо быть вежливым, пока стынет кофе.

— Ты прав, Диллон, — Джейн пожала плечами. — Но, честно говоря, я услышала достаточно о Нью-Джерси для одного вечера. Я бы лучше прогулялась по пляжу и посмотрела на Нью-Джерси.

— Сейчас, только допью… — начал Джон, но Диллон прервал его, предложив сопровождать Джейн на прогулку.

— О, это так мило с твоей стороны, Диллон, — защебетала Джейн, и в следующий момент Джон осознал, что стоит у столика один, не считая Генри. Сенатор с Брэнди направились к другим столам, Брэнди просто из любезности, а Харрисон открыто старался произвести хорошее впечатление, как любой политик.

— Ну что, Джон, как дела?

Он повернулся и посмотрел на оставшегося сотрапезника.

— Генри, ты стоишь передо мной. Я с тобой разговаривал. Я передавал тебе соль и булочки. Но я все еще не верю, что ты здесь. Почему ты приехал?

— Ты поверишь, что несколько недель назад я решил воспользоваться приглашением, чтобы просто повидаться с хорошим другом, старым университетским приятелем и лучшим из моих авторов?

— Нет, — ответил Джон, знаком приглашая своего издателя следовать за ним на веранду. — Но я поверю, что ты здесь по той причине, что кое-кто нашептал тебе на ухо, и ты приехал проследить, чтобы я хорошо себя вел, не загремел в тюрьму за то, что расквасил физиономию Харрисону, и все в таком духе. Что еще рассказала тебе тетушка Мэрион?

— Ну, что-то о прилизанных волосах и очках в черной оправе.

— Я отказался от этой неудачной затеи. Не смог ее провернуть. Джейн сразу меня раскусила.