НТР доцента Мякишева - [2]

Дело в том, что синеоки не задавали вопросов. Они, надо вам сказать, обладали даром чувствовать человека... Но вы не из синеоков, вам надо объяснить.

Был у нас специалист по молекулярному анализу Феликс, свойский такой парень, охотно ездил в экспедиции к синеокам. Он сделал работу на пару с видным тогда аналитиком, на нее, кстати, и до сих пор ссылаются. Работа получила медаль Академии. Немного погодя Мякишев произвел едва заметные перемещения в отделе, прямо-таки неуловимые для невооруженного глаза.

Феликс оказался не у дел и стал чахнуть. В конце концов случилось следующее: он заподозрил своего лаборанта в симпатиях к сальвадорской хунте. Можете смеяться или пожимать плечами; конечно, медицинский случай. Феликс попал в больницу на месяц, там его чем-то накачали и выпустили; вскоре он опять угодил к врачам, на полгода. Прежнего Феликса мы уже не увидели.

И причина-то вроде никак не связана с Мякищевым.

Был Алеша, психолог, очень тонко организованный юноша, тестами занимался, хорошо контачил с синеоками. Однажды, по случаю, Мякишев его использовал, чтобы завалить рукопись возможного конкурента: попросил Алешу изучить слабые стороны, затем пустил в ход его замечания. Алеша, мы знали, объяснялся потом с Мякишевым; Мякишев не отпирался, а намекнул на вероятность сокращения штатов. Прошло не очень много времени, Алеша поссорился с невестой и наглотался таблеток. Повод опять-таки вовсе с Мякишевым не связанный. Алешу спасли, успели; но это уже был, конечно, другой человек.

Мякишев, надо сказать, очень нервничал, когда перемещал Феликса, когда прижимал Алешу. Понятно, он опасался: парни что-то предпримут, поднимется скандал в отделе, вокруг отдела... Но они тихо сходили на нет. Сначала у Мякишева, похоже, наступало ошеломление. Недолгое, но заметное. Видно, его потрясала легкость, с какой все делалось. Он ожидал чего угодно, только не этого. Они тихо сходили на нет. И тогда Мякишев кидался заботиться о них.

Устраивал в лучшие поликлиники, раздобывал дефицитные лекарства, хлопотал о путевках... И ведь это было искренне, я видел; теперь, когда они не представляли опасности, но нуждались в его помощи, - он счастлив был дать им эту помощь, у него потребность была помогать слабым, он нуждался в том, чтобы в нем нуждались, и жаждал творить добро...

Я неточно выразился, сказав, что синеоки не задавали вопросов. Нет, задавали. Были такие вопросы, которые они задавали. Несколько раз я оказывался тому свидетелем.

- Не бойся... - говорил Лайнаумэ Мякишеву. - Ничто тебе не угрожает. Почему ты всегда боишься?

Обычно это при мне происходило: Ладыкин велел не отпускать Мякишева одного в сопки, - мало ли...

- Разве можно понять то, чего не любишь? - спрашивал Лайнаумэ Мякишева.

Вопросы, если синеоки их задавали, оказывались у них, видите, вот такие. Что же, они были хорошие ребята, и каждый из них жил в ладу с природой. Были ли они простодушны? Думаю, другое; они были прямодушны. И потому вопросы их были таковы.

- Подумай, - обращался Лайнаумэ к Мякишеву, - ты о нас заботишься? Или иначе ты не умеешь заработать на жизнь?

Ладыкин не вмешивался. Он все передоверил Мякишеву. Его интересовали только методы исследования.

Он был специалист по методикам.

- Неужели можно защищать кентавров и губить людей? спрашивал Лайнаумэ.

Само собой, Мякишев держался с синеоками как представитель человечества в целом.

- А обязательно, чтоб была суета вокруг нас? - спрашивал Лайнаумэ, глядя в лицо Мякишеву. - Нельзя просто жить рядом синеокам и людям?

Потом произошло вот что.

У Мякишева появилась новая аспирантка, из Якутии.

Все заметили: в одной, в другой работе у Гали - информация, какой ни у кого не было, близко ничего подобного не было; скорее всего, синеоки сами ей помогали (пожалуй, это делал Лайнаумэ).

Понятное дело, мы насторожились, ждали, как поведет себя Мякишев.

Он объявил концентрацию усилий на решении задач, важных для практики, и переменил Гале тему, а ее материалы отдал в соседний сектор. Галя начала новую работу, но ее стали мучить бронхиты, затем плеврит, затем осложнение на сердце, и родной якутский климат сделался ей, по заключению врачей, противопоказан.

Было лето, снова был июль, когда синеоки начали пропадать.

Они просто исчезали, один за другим. Бесследно. Их становилось все меньше и меньше.

Не то чтобы Мякишев заволновался; я ему много раз говорил, он отмахивался: куда они денутся! Я приходил к нему снова, он меня успокаивал: куда они денутся, дети малые! Мякишев готовил доклад о синеоках для конференции по использованию природных ресурсов и не хотел отвлекаться. Наконец он уступил; мы отправились искать Лайнаумэ.

И вот опять теплым и влажным днем мы шли наудачу в сопки.

Облака у горизонта и солнце на ярко-синем небе. Мы поднялись по тропе, среди лиственниц, к тому самому месту, где когда-то впервые встретили Лайнаумэ. И увидели его. Он ждал нас.

Полуобернувшись назад, Лайнаумэ расчесывал хвост.

Пропускал его через пальцы, еще раз и еще. Мы остановились.

Лайнаумэ заговорил, не глядя на нас.

- Почему ты такой? - спросил Лайнаумэ у Мякишева.