Нравственная философия - [3]

При появлении его «Опытов», приверженцы провозгласили его Пророком времен лучших и сожалели, что его влияние не распространилось мгновенно: «Он намного выше своих сограждан, своего времени, и не может быть понят тотчас и вполне; однако мысли его прорезывают глубокий след, и круг его почитателей расширяется с каждым годом. Влияние его в будущем несомненно». С тех пор, как это было произнесено, вы найдете творения американского мудреца в руках людей всех возрастов и полов, почти в каждом доме Бостона, Нью-Йорка, Филадельфии и, кроме городов, даже в отдаленных, недостроенных хижинах поселенцев Нового Света. До нас они еще не дошли. Европа едва о них знает. Я обязана одной редкой любительнице хороших книг и частой посетительнице «столицы мира» моим знакомством с «Опытами», которые я перевела, чтобы полнее усвоить их себе на родном языке. Это было давно; не помню даже, переведено ли мною все целиком. Знаю только, что я выпустила две главы: «История» и «Искусство». Изучение этой книги сделало меня окончательно последовательницею Эмерсона. Я уже была на полпути к тому по вызову «Представителей человечества», которые я нашла тоже давно и только за границею, случайно, в одной библиотеке для чтения. Понять их — признаюсь — мне стоило много труда и времени. Истины Эмерсона до того истинны, что, поминутно пристыжая вашу недогадливость и несмышленость, они потрясают нас будто учащенными электрическими ударами. Сверх того, он так щедро рассыпает сокровищницу своих животворных; всеобновляюших вдохновений, что при первом чтении с некоторою острасткою спрашиваешь себя: что это? Ересь? Мятеж? Новая закваска для новых и без того невыносимых брожений? Между тем молнии его мыслей ощутимо проникают в вашу голову, будят ум от застоя и увлекают его поближе подойти к этому вешателю нового слова.

Эмерсон по самой своей природе стоит поодаль от избитых дорог и утвердившихся систем; его место — у алтаря вечной Истины; одной вначале, как солнце на горизонте нашего зрения, но посылающей лучи во все направления. Благородные его мысли, изумительные своею меткостью и силою правды, вкореняют в сердце читателя чувство долга и постоянное к нему благоговение. Поучения мудреца не изымают нас, конечно, из-под гнета обстоятельств, но они драгоценны потому, что ведут к самообладанию и к повиновению одним высшим законам.

Обнищав внутренне и убив в себе способность жить разумом и мыслью, наслаждаться естественными чувствами любви к собратьям, к природе, лишившись самоуважения и сознания долга, человек, разумеется, ищет удовольствий вне себя и, живя в обществе, слишком много тратит времени и способностей на мелочи, задевающие или услаждающие одну его суетность и самолюбие. Измерив все эти раны и бедствия, Эмерсон занят одним: возвысить душу каждого до усмотрения красоты нравственной и проникнуть каждого сознанием человеческого достоинства. Какая любовь к добру и к простым, как он их называет, детским добродетелям, честности и прямоты! С какой истиной и совестливостью разоблачаются поводы, так часто заставляющие нас действовать с оглядкой на других и наперекор себе.

Мне кажется, что духовные силы человека редко рассматривались с такой проницательностью и глубиной. Он вызывает каждую отдельную личность к бдительному, серьезному и вместе с тем сладостному обращению на себя. Вот цель всего, что говорит Эмерсон, цель благодетельная и приспособленная всюду указывать на возможность улучшения, и возбудить во всех и каждом соревнование делать землю плодотворною, рассевая на ней семена правды и-добра, при самом смиренном, добросовестном, даже личном, не только частном, занятии» Мало того, чистосердечным духом действий; мало того, хорошим намерением; мало того, самым сокровенным, одним вам знаемым добрым помыслом.

Перевести книги и, после шести-семи лет колебаний, отважиться издать их в свет, достаточно свидетельствует о поклонении к их творцу. Мы не осмелимся далее сопровождать Эмерсона своими суждениями. Слишком часто досаждают нам французы, которые, принимаясь пояснять самобытное серьезное или увлекательное произведение иностранного писателя, не только выводят его родословную от Декарта, Боссюэта, Расина, Ламартина, г-жи Севивье, но своими многословными фразами дают разительно кривое истолкование тут же приводимой цитате. Для нас достаточно быть привратницей великого человека, отворить ему дверь на нашу родину и желать, чтобы этот высокий посетитель проникнул во многие убеждения, во многие сердца.

Но наше уважение к возлюбленному наставнику возлагает на нас обязанность ввести его как можно скорее, в задушевное сообщение с читателями и избавить их от затруднений и недоумения, испытываемых более или менее всеми, при неожиданной с ним встрече. Высокие начала его учения и успокоительное, укрепительное их действие не выясняются во всей полноте при поверхностном на них взгляде Это, вероятно, происходит от необыкновенного изобилия мыслей, то облеченных в юмористическую заметку и самое меткое, оригинальное сравнение, то опирающихся на народную пословицу, то плавно реющих в высотах надземных. По этой причине я сочла нужным представить главные его идеи и дать ему выразить их самому. Рассеянные по всем страницам, они могут остаться незамеченными или показаться разрозненными частицами чего-то превосходного, но не достигшего полноты, тогда как его учение закончено до совершенства и может служить благодетельным руководством для каждого-одинокого и простодушного читателя.