Нравоучительные сюжеты - [40]

– Угуй! – воскликнул тот.

– Ты чего это филином заголосил? – удивился Горбатов.

– Подожди, – предрекающе изрек Махоркин, – ты еще не так заголосишь вскорости. Дело в том, что майор Белодед принципиально не принимает газетчиков. Даже корреспондента «Комсомольской правды» выпроводил. И знаешь, что сказал: «Мне сержанта Муравьева для обобщения опыта выделили, вот и достаточно. А газетчики пусть после войны приходят, а сейчас боевые действия вести не мешают».

С невеселым чувством поднялся старший лейтенант по скрипучим ступенькам резного крылечка. На первый же его стук вышел богатырского телосложения сержант и, равнодушно выслушав просьбы провести к майору Белодеду, лениво ответил:

– Я, разумеется, доложу, товарищ старший лейтенант, но полагаю, что бесполезно это будет. Вашего брата майор не жалует. – В эту минуту за дверью раздался хрипловатый нетерпеливый бас:

– Куда ты пропал, Муравей? А ну, геть ко мне прямым ходом.

Сержант исчез, а Горбатов долго топтался на крыльце в угрюмой уверенности, что получит категорический отказ и даже разговор с этим крутым по характеру асом не состоится. Когда в коридоре раздались тяжелые шаги, он окончательно упал духом. Дверь рывком отворилась, и на пороге появился уже не сержант, а плечистый высокий человек в коричневой кожаной курточке с застежкой «молнией» и небрежно разметавшимися на голове русыми волосами. Сумрачный взгляд серых непроницаемых глаз не предвещал ничего хорошего.

– Ты, что ли, из газеты «Советская авиация», старшой?

– Я, – упавшим голосом ответил старший лейтенант Горбатов, моментально узнавший по портретам суровое с наметившимися складками лицо знаменитого летчика.

– Заходи, – резко бросил Белодед и повернулся к журналисту спиной. Проследовав за ним, Горбатов оказался в просторной горнице с цветами в кадках на подоконниках и чертежами на стенах. В центре стол, уставленный тарелками, начатая бутылка без этикетки и графин с квасом.

– Садись, – так же грубовато продолжал Белодед, без интереса взглянув на протянутое корреспондентское удостоверение. – Жрать хочешь? Мне тут за вчерашний сбитый выходной дали. Вот и решил нервную нагрузку малость снять. Тебе чистого или разбавленного? – спросил он, кивнув на бутылку, каким-то оттаявшим голосом.

– Чистого, – ответил Горбатов, а про себя подумал: «Вот сейчас угостит и на дверь укажет». Серые глаза у Белодеда подобрели, и весь он как-то повеселел, когда насмешливо воскликнул:

– Смотри-ка, значит, без разбавки умеешь. Ну, давай. Огурчики тут моя хозяйка Матрена Алексеевна на славу приготовила, да и квасок, что надо.

Они выпили молча и молча закусили. Белодед крякнул, тыльной стороной ладони обтер губы.

– Что тебе от меня надо – знаю. А вот ты не знаешь, что всем твоим коллегам я от ворот поворот даю? Зарок такой дал: до конца войны никаких интервью.

«Вот и все», – подумал горько Горбатов и отвел глаза от майора. Белодед снял куртку, на его гимнастерке тяжелым звоном колыхнулись ордена.

– Ну чего опустил голову? – спросил летчик насмешливо. – Тебя это не касается, старшой. Это всех касается, кроме любого корреспондента из вашей газеты «Советская авиация».

– По-очему? – растерянно спросил Горбатов. Прославленный ас опустил тяжелую руку ему на плечо.

– В вашей газете работает писатель Рябовский?

– Работает.

– В конце сорок первого года он написал очерк «Тяжелый октябрьский день». Было?

– Было, – нетвердо ответил журналист. – Но разве этот очерк плохой. У нас на «летучке» он получил высокую оценку.

– К черту вашу «летучку», – загремел Белодед, и складки на его лице обозначились резче. – Вы-то сами понимаете, как там это у вас называется, ну сюжет очерка.

– Разумеется. Героем очерка были вы.

– Вот именно! – вскричал Белодед. – Там шла речь о том, как я зазевался в бою и меня с хвоста сбил «мессер». Таким вот образом я оказался на самом передке в расположении стрелкового батальона, который атаковали фашисты. Пули, снаряды, минометный обстрел и прочая чертовщина. Комбата убило, когда батальон ринулся в контратаку. И ты помнишь, как об этом написал ваш Рябовский! – с неожиданно заблестевшими глазами воскликнул майор Белодед.

Горбатов кивнул головой.

– Еще бы! – и процитировал: – «Отважный летчик поднял с горячей от артиллерийских воронок земли стынущее тело комбата, отнес его на руках в ельник, начинавшийся за линией наших окопов и засыпал холодной осенней землей. А потом повел батальон в атаку».

– Вранье! – перебил его Белодед и хлопнул по столу кулаком. – Не было ничего подобного. Я и тела убитого комбата не видел, а ваш Рябовский сочинил: взял стынущее тело на руки, копал могилу! До того ли тогда мне было. Кинулся я в первую цепь – это действительно, крикнул: «За родину! Бей фашистов проклятых!» Тоже было. И контратаку батальон отбил. Но на руки убитого комбата… вранье! – майор помолчал, налил себе стакан кваса, долго и жадно пил. Слышно было, как булькает квас в его сильном горле с острым кадыком.

«Вот и совсем плохо! – подумал Горбатов. – Уж лучше сказал бы сразу, уходи домой, и баста. А тут еще нашу газету в клевете обвиняет».

Белодед встряхнул головой, снова рассыпались русые волосы. Непонятная грусть появилась в его глазах.