Новый Вавилон - [26]

Врет?! — спросил себя Мишель, сидя верхом на извивающемся и харкающем кровью мордовороте. Понятно, что мог, даже запросто, лишь бы избежать заслуженной трепки. И, все же, отец так не думал. Слов нет, какой-нибудь непосвященный в тонкости постсоветской юриспруденции имярек, слишком долго проживший вдали от отечества, вполне мог вообразить себя на коне. Пострадавшей стороной, в отношении которой стражи правопорядка перешли грань, разделяющую закон с беззаконием. О, да, встретимся в суде, я звоню адвокату! Но, папочка не был лохом и прекрасно понимал: грань между законом и беззаконием — тоненькая такая черточка, находящаяся в компетенции компетентных органов, которые каждый раз проводят ее заново там, где только пожелают.

— Пусти, пидар гнойный! — взревел молодчик, делая отчаянную попытку вырваться. Однако, борьба в партере не входила в планы Мишеля. Во-первых, бандит был из другой весовой категории. Во-вторых — при исполнении служебных обязанностей, и это, последнее обстоятельство было куда хуже разницы в весе. Посему Мишель прекратил возню коротким ударом в подбородок. Отбросил лацканы пиджака и похолодел, узрев подплечную кобуру с пистолетом ПМ. Сунув пальцы в нагрудный карман налетчика, где под тканью отчетливо проступали контуры служебного удостоверения, извлек его, раскрыл красную книжицу. Выругался. Против обыкновения, матом… Вскочил, как ошпаренный, отбросив удостоверение сотрудника госбезопасности, будто оно было каракуртом и могло ужалить за палец. Все случилось в точности, как у Владимира Маяковского в его стихотворении о советском паспорте с поправкой на то, что Мишель не был таможенником империалистической цитадели, которому поплохело от одного вида серпасто-молоткастой бумажки. Наоборот, папа точно такую имел, отчего неприятные ощущения таможенника из зарисовки застрелившегося поэта представились ему детским лепетом. Между тем, худшее было впереди. Оно только начиналось захватывающей дух динамикой. Расплескивая весенние лужи скатами, во двор детсада влетела оперативная «Волга». За рулем автомобиля сидел всего один человек, но папа уже знал, это не налетчик, а опер из Конторы. Он не только вооружен, на его стороне закон. Ну и все прочее, разумеется, тоже.

По идее, единственным выходом из сложившейся ситуации было бегство с поля боя. Мишелю оставалось перемахнуть через забор и задать стрекача, уповая на ноги, особенно ценные для боксеров. Накрутить петель меж жилых домов, выйти на какую-нибудь оживленную улицу в парочке кварталов от дома, и двигать себе дальше с максимальной непринужденностью, изображая праздного гуляку, который никуда не торопится, а перед законом — чист как стекло. А я, иду, шагаю по Москве, как в древнем фильме с юным Михалковым. Но, вот как раз этого папа и не мог себе позволить никак. Ибо детский сад, во дворе которого случилась, мягко говоря, потасовка — был моим садиком. Кто ж знал, когда он определял сюда дочь, под крылышко к Нине Моисеевне, что именно здесь, у разноцветной карусели, ставшей одним из самых ранних моих воспоминаний, ему доведется вступить в кулачный поединок с гэбистами! Воспитанники и воспитатели, привлеченные криками, в ужасе наблюдали за дракой, приникнув к окнам. Когда до Мишеля дошло, что где-то среди испуганных детских мордашек маячит и моя, зареванная, он окончательно осознал, что отступать ему некуда, точно, как гвардейцам-панфиловцам у разъезда Дубосеково.

Сообразив, обратной дороги нет, папа снова присел над распростертым на асфальте телом. Выдернул из кобуры ПМ, опустил флажок предохранителя, передернул затвор и вскинул оружие, метя водителю приближающейся легковушки в голову. Наверное, если бы у того было чуть больше мужества, папина жизнь оборвалась бы прямо там, у меня на глазах. Водитель «Волги» просто раздавил бы его как козявку, пистолет Макарова — не то оружие, которым останавливают двухтонные машины. К моему и папиному счастью, оперативник затормозил.

— Вышел из машины! — срывающимся от волнения голосом крикнул Мишель. Не представляю, что он при этом чувствовал. Только что шел, никого не трогал, попросили сигарету, слово за слово, и ты участвуешь в голливудском боевике…

— Не будь мудаком, парень, — вполголоса предложил оперативник. Папа подумал, совет — хорош, только запоздал лет на сто. Приказал оперу положить обе ладони на крышу, обезоружил, а затем и обездвижил, залепив конфискованным Макарычем по уху. Ну и рванул за мной, расталкивая перепуганных воспитателей и нянечек. Думается, я стала первым на их памяти ребенком, кого забрали из детсада столь экстравагантным способом.

— Стыдно признаться, дочка, — рассказывал много позже отец. — Но, в тот момент — я словно ополоумел. Потерял рассудок от страха. Эти проклятые кагэбяры, подстерегшие меня. Этот чертов Мэ, свалившийся прямо на голову. Ужас от одной мысли, что я тебя потеряю. Мою крошечную девочку, самое дорогое, что у меня есть, было и будет. В итоге — я как сбесился. До сих пор содрогаюсь, вспоминая, как вновь выбежал на крыльцо с тобой в левой руке и пистолетом в правой. Сумка с Ключом — висела на шее. С другой стороны, ну а какие у меня еще были варианты? Машину, конечно, не стоило угонять. Но я же не специально, просто хотел, чтобы мы с тобой оказались как можно дальше за максимально короткий промежуток времени.