Новый швейцарский Робинзон - [49]

— Встречаются ли посаженные нами здесь деревья в том же состоянии в природе, или они уже подверглись от возделки разным изменениям? — спросил Фриц.

— Хорош вопрос! — воскликнул Жак. — По-твоему, деревья приручаются, как животные! Не думаешь ли ты, что есть средства сделать деревья покорными, как твоего орла, научить их кланяться и приглашать людей к сбору их плодов?

— Бедный Жак! — заметил я, — тебе кажется, что ты сказал очень остроумную вещь, а между тем ты сболтнул глупость. Конечно, нет растений, которые повиновались бы голосу своего хозяина; но как есть растения, которые прозябают без всякого ухода, так, напротив, есть и такие, которые подвергаются, можно сказать, настоящему воспитанию, для улучшения их произведений, цветов и плодов. Коль скоро ты не признаешь различия между растениями и животными, то мне, следуя такому же взгляду на животных и людей, пришлось бы побеждать твое неповиновение способом, употребленным над буйволом: продеть тебе веревку в ноздри.

— И средство это было бы очень недурно, — посмеиваясь заметил Эрнест.

— Однако средство это, — возразил я, смеясь, — мне пришлось бы применить ко всем вам, не исключая и господина ученого. Но как людей воспитывают иначе, чем животных, так есть особые средства и для изменения природы некоторых растений: таковы прививка, пересадка, удобрение почвы и, вообще, все те заботы, совокупность которых составляет искусство земледельца, огородника и садовника.

При этом случае я сообщил детям, что большинство наших плодовых деревьев иностранного происхождения: что, например, маслина завезена из Палестины, персиковое дерево из Персии, смоковница из Лидии, абрикосовое дерево из Армении, слива из Сирии и груша из Греции. Я добавил к этому, что многие другие деревья разводятся в наших странах уже так давно, что их привыкли считать туземными.

К полудню, окончив наше занятие, мы возвратились в Соколиное Гнездо, где нас ожидал прекрасный обед.

После обеда мы занялись осуществлением предположения, возникшего несколько времени тому назад.

Нужно было заменить неподвижной лестницей веревочную, ведшую в наше воздушное жилище и представлявшую опасность, особенно для жены и младшего сына. Я не мог и думать о постройке этой лестницы снаружи: выполнение такого предприятия было бы слишком трудно, чтобы не сказать невозможно. И потому я решился построить лестницу внутри смоковницы, которую считал полой, так как в ней помещался рой пчел. Но прежде всего нужно было избавиться от этих неудобных соседей.

Для исследования пустоты дерева, дети и я стали бить по его стволу обухами топоров. Этот шум потревожил пчел: они вылетели в большом количестве и яростно напали на ветреника Жака, который, не внимая моим предостережениям, поместился подле отверстия, служившего выходом из улья. В минуту лицо и руки его были исколоты, что причинило ребенку жестокую боль. Мне удалось унять ее, прикладывая к уколам сырую землю.

Это происшествие убедило меня, что нам не удастся изгнать наших соседей, не прибегая к мерам жестоким. До этого случая я думал принудить пчел только к переселению и построил из пустого пня, накрытого, в виде колпака, пустой тыквой, улей, в котором хотел поселить крылатый народец. Но я не знал, как приняться за такое переселение колонии, и, кроме того, считал недоказанным, что рой пчел может примириться с новым жилищем.

Пока я обдумывал средство выйти из затруднения, я заметил у отверстия улья необыкновенное движение пчел: они чрезвычайно хлопотливо выходили, входили. Я понял, что из улья хочет выселиться новый рой. И действительно, через несколько минут, множество пчел выползло из улья, стали виться в воздухе и затем садились кучей на ближнюю ветвь маленького дерева, на которой и повисли большой кистью. Я несколько раз был свидетелем того, как снимают рой, и решился употребить тот же способ. Из предосторожности я накрыл голову куском полотна, в котором проделал несколько маленьких дырочек, позволявших мне видеть и дышать, обернул руки платками, подошел к дереву и опрокинул приготовленный мною улей под ветвью, на которой висели пчелы. Затем ударом ноги я сильно пошатнул дерево. Большая часть роя упала в улей, который я поспешил снова опрокинуть на широкую доску, долженствовавшую служить улью основанием и положенную на пень. Самая трудная часть дела была исполнена. Сначала установился быстрый перелет пчел между ветвью, на которой еще осталась часть роя, и ульем, вверху которого было отверстие. Час спустя, весь рой овладел своим новым жилищем. Вечером, когда пчелы уснули, мы перенесли улей к изгороди нашего огорода и сада, при чем вход в улей был поставлен к югу. И с следующего же дня маленький народец приступил к работам. Приобретая таким образом рой, который обещал нам, в случае размножения, запас меда и воска, мы уже менее печалились о необходимости пожертвовать находившимся в стволе нашей смоковницы. И потому, хотя не без угрызений совести, мы умертвили его, плотно закрыв все щели в стволе и вложив в отверстие улья две или три палки зажженной серы.

На другой день мы не только могли овладеть запасом меда и воска, накопленным пчелами в течение нескольких лет, но и беспрепятственно приняться за постройку нашей лестницы.